летят, что сколько-нибудь совершенной справедливости при существующих обстоятельствах достигнуть нельзя, но считал, что слепое подтверждение заключений докладчика по отношению к лицам, о коих даже не знаешь, какого они возраста, недопустимо. Поэтому тотчас после окончания заседания присутствия я прошел к директору департамента полиции и просил его циркуляром по телеграфу предписать местным жандармским властям сопровождать свои донесения определенными сведениями о лицах, дела о коих препровождены ими в департамент полиции. Краткий перечень этих сведений был тотчас нами совместно составлен, и соответственная циркулярная телеграмма была тут же редактирована.

Ограничиться этим я, однако, конечно, не мог. В тот же вечер я поехал к Дурново, описал ему положение и сказал, что я отнюдь не отказываюсь от исполнения в дальнейшем возложенной им на меня обязанности и, будучи вполне согласен принимать самые строгие меры в отношении к лицам, виновным в расшатывании государственных устоев, не могу этого делать вслепую. Дело это сложное, требует внимательного изучения донесений местных агентов власти, сопряжено с затратой значительного времени, но этого времени у меня решительно нет. Всецело ведая земским отделом и Управлением по делам о воинской повинности, подписывая, кроме того, целые вороха бумаг по департаменту общих дел, а также по Главному управлению почт и телеграфов, безусловно присутствуя два раза в неделю в Сенате, участвуя во многих совещаниях и замещая министра в Совете министров, я не имею достаточно времени для личного тщательного изучения дел, проходящих через Особое присутствие при департаменте полиции, а посему я прошу его либо освободить меня, хотя бы временно, пока не будут рассмотрены Особым присутствием ныне поступившие к нему во множестве дела об административной высылке революционных элементов, от заведования другими отделами министерства, либо заменить меня кем-либо другим в качестве председателя этого присутствия.

Дурново предпочел последнее. Особым всеподданнейшим докладом он испросил высочайшее соизволение на возложение председательствования в Особом присутствии при департаменте полиции на члена совета министра внутренних дел

В.Э.Фриша, занимавшего перед тем должность помощника петербургского градоначальника. Был ли при нем изменен порядок рассмотрения этим присутствием подведомственных ему дел, мне неизвестно; личность это была заурядная, но человек он был вполне порядочный.

Что же касается меня, то с делом об административной высылке мне пришлось встретиться после того лишь однажды, а именно в течение тех нескольких дней, когда в апреле 1906 г., в промежутке между увольнением Дурново и назначением Столыпина, я управлял Министерством внутренних дел. Дело в том, что журналы Особого присутствия при департаменте по — лиции подлежали утверждению министра. Они сопровождались списками ссылаемых с указанием срока и места их высылки. Из этих списков я убедился, что, по крайней мере, в одном отношении присутствие это и сам министр были осведомлены, а именно в возрасте, семейном положении и образовательном цензе ссылаемых. Очевидно, что Дурново внял моим советам и приказал упомянутые сведения помещать и в представляемые ему списки.

Как бы то ни было, но можно считать, что к началу 1906 г. опасность крушения государственного строя, а, как показало последующее, с ним вместе и самого государства была вполне предотвращена.

Возможны были и в дальнейшем продолжали происходить террористические акты, направленные против отдельных защитников строя, но опасности для государства они уже не представляли.

В последние месяцы 1905 г. опасность эта, несомненно, существовала. Пылала в это время положительно вся Россия. Революционный психоз охватил население. От Владивостока до Калиша, от Самарканда до Архангельска, причем имелись и боевые кадры для свержения власти. Кадры эти могли легко составить возвращавшиеся из Маньчжурии, озлобленные боевыми неудачами и сознанием бесцельности войны уволенные в запас, если бы они не были своевременно усмирены. Кадры эти составляли и распропагандированные рабочие обеих столиц и других крупных промышленных центров, овладевшие значительным количеством оружия и иных боевых средств. Вооружение пролетариата шло в то время весьма энергично, причем имелись в распоряжении революционеров и вполне оборудованные лаборатории взрывчатых веществ, причем вблизи столицы, как, например, в Вырице, обнаруженная лишь позднее. Воинские части, в том числе и гвардейские, и даже полиция обнаруживали распад дисциплины и представляли отнюдь не надежную опору.

Не подлежит все же сомнению, что революцию 1905 г. предотвратил всецело Дурново. Именно он, и только он, проявил в то время правильное понимание положения вещей и с редкой планомерностью, хотя, право, и с беспощадностью, удержал от крушения разваливающийся государственный механизм. Но если Дурново укротил революционную вспышку 1905 г., то уничтожить ее последствий он, конечно, не мог. Последствия же эти были весьма серьезные или, вернее, для Русского государства роковые, но сказались они лишь через 11 лет. «Без генеральной репетиции 1905 года победа Октябрьской революции 1917 года была бы невозможна», — откровенно заявил Ленин в книге, изданной в Париже в 1921 г., под названием «Les maladies infantiles du bolchevisme»[557], и он, безусловно, прав.

Генеральная эта репетиция преподала революционным силам два практических урока. Во-первых, она научила их, как создавать революционное управление, не стоя формально у власти. Шестинедельная беспрепятственная деятельность Петербургского Совета рабочих депутатов, безусловно, дала им и известный опыт, и практические указания. Недаром во главе этого Совета в 1917 г. встал Троцкий-Бронштейн, принимавший деятельное участие в работе того же Совета в 1905 г., а под конец его существования ставший во главе его. Во-вторых, именно в ту эпоху в полной мере ознакомились эти силы с русской радикальной общественностью и ее лидерами и могли их расценить в их настоящую стоимость. Они постигли, что вперед у власти надо поставить именно их, так как они не только не составят для них помехи для последующего захвата власти в свои руки, но, наоборот, расчистят им путь к ней.

Зато лидеры кадетизма не извлекли никакого урока из событий 1905 г. и продолжали упорно строить свой успех на развитии революционной деятельности социал-демократов. Правда, у их лидера был как-то момент просветления. В статье, напечатанной в номере от 22 сентября 1907 г. в «Речи», он, к своему великому сожалению, заявил: «У нас и у всей России есть враги слева. Те люди, которые разнуздали низшие инстинкты человеческой природы и дело политической борьбы превратили в дело общего разрушения — суть наши враги… И мы сами себе враги, если по каким бы то ни было соображениям захотим непременно, по выражению известной немецкой басни, тащить осла на собственной спине»[558].

Увы, просветление это длилось лишь одно мгновение, и оправдалось лишь его предсказание, что кадеты, продолжая тащить осла на собственной спине, превратили во врагов самих себя. Но это их дело, дело частное. А вот что они предпочитали сотрудничать и лить воду на мельницу тех,