– Ты выглядишь ужасно, – сказал Хавьер, сочувственно улыбнувшись, чтобы смягчить неприятные слова.

Наверное, он проспал всего несколько минут, потому что все еще был невозможно уставшим. Но почему-то солнце уже опустилось низко.

– Это все из-за Слвасты, – сказала она надтреснутым голосом.

– Я понимаю. Мне жаль. Мы оба вели себя глупо. Уракус, я к тому моменту не спал несколько дней… я до сих пор толком не поспал. Я чувствовал себя таким напряженным, таким злым. Шли бои, страшные бои против шерифов и морских пехотинцев, и… На улицах дела обстояли совсем плохо. Но я должен был быть там, должен был вести наших товарищей… Я бы хотел сейчас поговорить с ним.

Бетаньева покачала головой, пытаясь не расплакаться снова.

– Ему стало хуже. Он… Он больше никому не верит. Считает, что повсюду заговоры.

– И тебе не верит?

Она кивнула с несчастным видом.

– Джу! Что ты такого сделала?

– Он думает, я участвую в интригах Найджела.

– Найджела? Который снабдил нас всем оружием?

– Да.

– Но Слваста единственный из нас, кто знает Найджела!

Хавьер всмотрелся в убитое лицо Бетаньевы, почувствовал ее кипящие эмоции, плохо скрытые панцирем.

– Да уж. Мы должны положить этому конец. Мне нужно найти Кулена. Он придумает, как нам поступить.

– Я знаю, где он.

– Где?! – вырвалось у Хавьера гораздо эмоциональнее, чем он хотел.

– В здании Национального совета. Хавьер, он встречается с имеющими вес товарищами, заключает соглашения, организует их. Я думаю, он сколачивает свою фракцию.

Хавьеру казалось, ему трудно заставить мышцы двигаться из-за холода, но в конце концов ему пришлось признать, что это от потрясения.

– Нет! Нет, ты ошибаешься.

– Я хочу ошибиться. Правда хочу. Но мои информаторы недостаточно близки для участия в соглашениях. Я не знаю, что он на самом деле затевает.

– Кулен никогда не предаст нас. Мы с ним годами планировали эти события; я точно знаю его мнение по любому вопросу. Он хочет социальной справедливости, как и мы.

– Я знаю. – Бетаньева смущенно отвела взгляд. – Я тоже помню. Он спас меня. Он собирался спасти всех.

– Тогда мы должны верить ему. Мы не можем допустить, чтобы паранойя Слвасты перекинулась на нас. Это один из принципов, которые мы собирались установить, помнишь? Любой считается невиновным, пока его вина не доказана.

– Эту идею тоже предложил Кулен.

– Ага. Ну вот, пока мы не выясним, что происходит, давай следовать этому принципу.

– Да, – согласилась Бетаньева. – Так и сделаем.

Хавьер поднялся на ноги. Это потребовало серьезных усилий, так что на мгновение у него закружилась голова.

– Я должен был помочь нашим товарищам с национализацией железной дороги сегодня днем.

– Ты хоть знаешь, как национализировать железнодорожную компанию?

– Сменить управляющих, вроде того, что я сделал с лавкой Кофлина на рынке Уэлфилд.

– Ты должен мыслить шире. – Бетаньева взяла паузу, позволяя своему беспокойству проникнуть сквозь панцирь. – Я правда не знаю, как действовать дальше. По-твоему, это странно?

– Слушай, мы оба устали больше, чем когда-либо. Конечно, мы ошибаемся и что-то забываем. Не вини себя. Посмотри, насколько грандиозно я сегодня напортачил.

– Нет. Я не об этом. Раньше мы всегда могли что-то придумать. Как организовать ячейки, наметить политические цели, определить пути достижения наших целей, выработать стратегии манипулирования общественным мнением. Мы садились поговорить вчетвером – и идеи просто приходили к нам. Прекрасные идеи. Идеи, которые работали. А теперь мы победили – и идей больше нет. Мы не умеем совладать с тем, что мы заполучили. Город разваливается: еды ужасно мало, и она дорогая, рынки закрыты, в половине районов все еще нет воды, люди бегут. Мы сломали систему, умно и аккуратно. Почему мы не понимаем, как собрать ее заново? Мы же хотели создать достойное справедливое общество, так почему мы не подготовились к созиданию? Почему у нас нет стратегии по восстановлению железнодорожных мостов? Почему бы нам не дать людям гарантии жизни и свободы, ведь нужно успокоить трудящихся, которые выполняют настоящую работу?

– Временный Народный конгресс…

– Это фарс.

– Немного резко сказано. – Под взглядом Бетаньевы он заерзал. – Согласен, это кучка идиотов. Но некоторые из них – полезные идиоты. У них благие намерения.

– Великолепная эпитафия. Если мы не справимся с ситуацией, сможем распевать ее всю дорогу до Джу.

– Чего ты хочешь, Бетаньева?

– Я не знаю. Мне просто кажется все происходящее странным. И то, что прежде меня это не беспокоило, тоже часть странности. Будто у нас внезапно исчерпались все идеи. Но почему?

– Хорошо. Вот что мы сделаем. Мы с тобой найдем Кулена. Затем мы втроем сядем, словно в старые добрые времена… недели полторы назад, и придумаем способ успокоить Слвасту и вернуть все на круги своя. Когда мы это сделаем, снова засядем вчетвером и устроим мозговой штурм на тему, как заставить город работать. Может быть, даже соберемся в кабачке за пивом. Нравится тебе?

– Лучшая идея из тех, что я слышала за весь день.

На Тарлтон-Гарденс их ждал кэб. Хавьер улыбнулся, помогая Бетаньеве сесть в него.

– Видишь? Ты прекрасно знаешь, как заставить некоторые вещи работать.

Она оглянулась на него и очень серьезно ответила:

– Но это из тех вещей, которые были придуманы раньше.

Хавьер прекратил попытки ее ободрить.

Кэб двинулся с места и быстро покатил по полупустым улицам.

– Кулен движется, – объявила Бетаньева через десять минут. – Выходит из здания Национального конгресса. Его ждет кэб, не из нашего списка.

– Я телепну ему, – сказал Хавьер.

Он сосредоточил свой разум и потянулся поверх городских крыш к площади Первой Ночи.

«Кулен! Кулен, любовь моя, поговори со мной, пожалуйста. Я знаю, ты здесь. Ты мне очень нужен».

Уракус, – проворчала Бетаньева. – Что ты ему сказал?

– А что такое? Что случилось?

– Он накрыл свой кэб очень прочным пологом. Экстравзгляд моего агента его вообще больше не воспринимает.

– Почему он так поступил? – Хавьер не мог сдержать боль в своем голосе. – Чем я перед ним провинился?

– Погоди-ка, – Бетаньева откинулась на спинку обитого кожей сиденья, – я сейчас задействую всех членов ячеек вокруг площади Первой Ночи. Товарищи по-прежнему верны нам – по крайней мере, пока еще верны; они проследят за ним. Полог может укрыть кэб от экстравзгляда, но не от старого доброго обычного взгляда.