Айонна оказалась за спиной вождя и, видя, что тот почти добрался до сира Травеора, вознамерилась ударить его исподтишка, прорасти в его тело, раздавить сердце живыми побегами. И она бы смогла его убить, если бы со стороны западного берега не прилетела вдруг огромная скала. Второй циклоп наконец-то добил своего взбесившегося сородича и набрался сил, чтобы вновь начать метать камни. Он выбрал скалу поистине большую и бросил ее так метко, что снаряд врезался прямо в стену и вырвал из нее кусок, попутно убив около сорока людей и нелюдей. Вместе с кусками стены, трупами и самой айонной скала рухнула в южный двор, а Крон добрался до коменданта и вступил с ним в бой.

Тобиус, успевший увидеть происшедшее, разразился тирадой проклятий и поспешил на помощь Альдемарку.

— Керубалес, убей этого проклятого урода! Никаких больше летающих скал! Никаких летающих скал! — кричал он, зная, что огэбо слышит его.

— Брат мой, ты изможден, ты потратил много сил…

— Делай, что я тебе говорю!

Воля огэбо смялась подобно мокрой глине, подчинившись железной воле мага.

— Я попытаюсь.

Тем временем схватка между Кроном и сиром Травеором стремительно завершилась. Комендант был измят, избит и многократно ранен еще до встречи с вождем зуланов, и неистовый натиск Крона сокрушил человека. Тело сира Травеора не было отковано из стали, в отличие от его воли. Но даже рухнув на обагренные кровью камни с разбитым в щепы щитом и сломанной левой рукой, комендант предпринял последний отчаянный выпад — когда копье зулана пронзило его панцирь и кольчугу, добравшись до плоти, он с криком нанес удар Крону в подбрюшье. Будь на клинке рыцаря острие, вождь зуланов познакомился бы с ним своими потрохами, но острие меча осталось в груди одного из одноглазых, валявшихся вокруг, и людоед отделался лишь сильной болью и кровоточащей ссадиной. Он вскинул свой кривой меч, чтобы разрубить человека пополам, когда пульсирующий красный луч Расщепления отсек его руку. Тобиус появился рядом, схватил раненого коменданта и перенесся в лабораторию мэтра Гастона.

Алхимик был трезв. Пожалуй, впервые за все время знакомства Тобиус увидел его не в ленивом запое или похмельных муках. Он стоял возле узкого окошка-бойницы и следил за битвой на стенах. Маг уложил истекающего кровью коменданта на свое ложе, не слушая стонов и проклятий, достал ритуальный нож и начал срезать поврежденные латы. Зачарованный бронзовый клинок резал сталь, как тонкую ткань. Вспоров кольчугу, кожаную куртку и поддоспешник, сорвав бурую от крови рубаху, маг наложил руки на рану и стал извлекать засевший в груди наконечник копья — длинный железный шип, пробивший легкое, из-за чего сир Травеор захлебывался собственной кровью. Волшебник просунул руку, мерцающую нежно-зеленым свечением, в рану и стал исцелять поврежденный орган, сращивать рассеченные ткани, распространять потоки силы, изничтожающей грязь, чтобы предотвратить сепсис. С его лица стекали многочисленные ручейки пота, когда края раны сошлись в одном темно-фиолетовом рубце. Алхимик помог перевернуть рыцаря на живот, наполовину свесить его с невысокого ложа и заставить выкашлять всю оставшуюся в легких кровь.

— Несправедливо, волшебник… — Сир Альдемарк едва отошел от булькающего кашля, похожего на рвотное харканье, и кровь на его губах еще шла пузырями. — Скольким моим людям ты позволил умереть от ран, потому что должен был сражаться? Почему… почему ты возишься со мной здесь, а не убиваешь этих тварей там?

— Немногих я подвел, сир. Зуланы горазды убивать с одного маху, так что раненых не остается. Немногих. — Тобиус выпрямился и подхватил посох: время для скорби будет потом, если вообще будет. — Но вас я должен был спасти. Человек, удостоившийся любви настоящего божества, — это особенный человек, ему нельзя погибать до срока.

Когда перенесся на стену, он обнаружил, что битва превратилась в бойню еще более безумную, чем прежде, и причиной тому стал Крон. Вождь, утратив руку, с потерей не смирился, он поднял конечность, которая поистине мертвой хваткой вцепилась в меч, и стал размахивать ею. Впав в бешенство, он стал еще хуже различать людей и зуланов, убивал всех подряд с неистовой яростью, воя и рыча. В его теле угнездилось с полдюжины стрел и несколько пуль, из ран текла густая до черноты кровь, но чудовищный воитель будто не замечал их и, роняя пенистую слюну, нападал на все, что шевелилось вокруг него. Лишь увидев Тобиуса вновь, он замедлился; выпученный и налитый кровью глаз его, до того безостановочно вращавшийся, замер. Крон узнал своего обидчика.

— Ты… умрешь! — рявкнул вождь на гроганском языке.

Он совершил прыжок, но волшебник ударил по врагу Толчком, простейшим телекинетическим заклинанием, а потом придавил к галерее Черным Прессом.

— Умру, — тихо прошептал он, приближаясь, — но не от твоей руки, животное.

Как Крон вонзил свое копье в Травеора Альдемарка, так Тобиус хладнокровно погрузил в тело людоеда набалдашник своего посоха, тем самым восстановив маленькую справедливость. Он пропустил через одноглазого сильнейший разряд электричества и, убедившись, что вождь больше не встанет, стянул с его лысой башки шлем-корону, который поднял высоко вверх, чтобы все видели.

— Кхрон похтой! Аркохит, Кхрон похтой! — закричал кто-то.

К первому голосу присоединился второй, затем возглас подхватили все зуланы. Последних из них на стене добили единым воодушевленным напором, и их трупы были подняты на багры и выброшены вниз.

Сопровождаемый победоносными и воинственными криками людей, Тобиус покинул стену и поплыл по воздуху в сторону западного берега. Со своей высоты он наблюдал два громадных трупа — один на берегу, второй в воде. Тот, кто называл себя самым слабым из огэбо, смог затащить второго циклопа в реку и утопить его. Невольно Тобиус испугался. Он отдал великану приказ, и тот подчинился. Керубалес растратил почти все его, Тобиуса, магические силы, борясь с чудовищем, от недавно выпитого эликсира в теле почти ничего не осталось, десяток заклинаний средней руки — и головная боль станет нестерпимой от возросшего магического голода.

Но не в том крылся его страх: Тобиус вдруг в полной мере осознал, что руководит живым и разумным существом. Все его слуги доселе были либо бездушными куклами, либо бесчеловечными духами, он не боялся отдавать им приказы и не заботился о мнении, которого у них не могло быть как такового. Аркодиллон, конечно, являлся иным случаем, но он провел в боях вечность и был предназначен для войны, этот древний зверь Понгемониуса. Что же до Керубалеса, то с ним маг вдруг ощутил себя деспотичным хозяином, заставившим своего несчастного раба совершить убийство. Керубалес не был создан для насилия, при всей своей мощи и пугающих размерах, да и убил он не человека, а почти бездумное чудовище, и все же… Тобиус поклялся себе, что больше никогда не заставит своего огэбо убивать, — ведь Керубалес выполнит его приказ. Если решился сотворить злое дело, имей мужество принять всю его грязь на себя, думал он.

Аркодиллон исчез, когда у призвавшего его волшебника не осталось нужных сил для поддержания зверя в мире людей, — в этом жители Понгемониуса были подобны обитателям Гэмона. Один из композитных големов оказался разбит — над этим потрудились осадные звероящеры зуланов, чьи изжаренные трупы валялись рядом с грудой битых кирпичей. Когда голем пал, заточенный в его теле элементаль огня освободился и ушел в свой план бытия, оставив миру людей прощальный пламенный поцелуй. Второй голем, изрядно побитый и покрытый сотнями трещин, из которых вырывался огонь, продолжал медленно ковылять по разоренному стану зуланов, хотя прыть его слабела на глазах. Заложенная в голема магия почти рассеялась, и он вскоре должен был замереть.