Результат получился совершенно неожиданный. Военное министерство потребовало присылки Крыленко в Петроград; там же, вероятно, под давлением Совета рабочих и солдатских депутатов, без всякого суда, его выпустили на свободу.

Много позже, в Новочеркасске, один из нашей стражи в Быховской тюрьме, прапорщик Георгиевского батальона Гришин, при котором я рассказал этот случай, сказал: «А я, Ваше Превосходительство, все же чувствую некоторое удовлетворение. Ведь тогда, когда вы приказали арестовать Крыленко, я был караульным начальником на станции. Так, когда мы привели Крыленко в караульное помещение, то я нынешнего большевистского главнокомандующего, как прапорщик прапорщика, хорошо отхлестал нагайкой».

Д ругой случай касается некоего штабс-капитана Муравьева, впоследствии командовавшего у большевиков армией, взявшего Киев и зверски расправившегося там с офицерами. Этот Муравьев явился в Ставку с письмом из Военного министерства, в котором просилось отнестись благосклонно к проекту этого господина.

Явившись ко мне, Муравьев доложил, что вследствие развала на фронте теперь начинают там формировать особые ударные части, которые своим примером должны будут увлечь других и, конечно, при будущем наступлении сыграют крупную роль; что и в тылу формируются женские ударные части. (Участь этих несчастных женских батальонов, с которыми так носился Керенский, впоследствии, на фронте, была грустная: на Западном фронте вокруг помещений или бивуаков, ими занимаемых, приходилось выставлять охрану, чтобы их не насиловали озверевшие солдаты. А женский батальон, охранявший Зимний дворец при большевистском выступлении 25 октября/7 ноября 1917 года, подвергся самым ужасным насилиям. В составе этих батальонов было много идейных, совсем юных девушек.)

Но что все это недостаточно, что он решил ходатайствовать об утверждении устава особого общества, которому было бы предоставлено право немедленно приступить к широкому формированию ударных батальонов как на фронте, так и в тылу.

Помимо того, что ясно каторжный вид этого Муравьева не внушал никакого доверия, я принципиально не считал правильным допустить какую-то организацию из неизвестных лиц к такой работе. Кроме того, я считал, что на фронте есть только определенные начальники, и существование параллельно с ними какой-то самостоятельной организации невозможно.

Я это высказал Муравьеву. Он просил разрешения представиться генералу Брусилову, о чем, как он сказал, просит и военный министр. Я сказал, что доложу главнокомандующему. Генерал Брусилов решил принять Муравьева, но согласился с моим мнением и обещал определенно отказать в его просьбе.

На другой день Муравьев вновь ко мне явился и сказал, что генерал Брусилов дал свое согласие на утверждение устава и даже подписал какое-то удостоверение на имя Муравьева.

Я пошел к генералу Брусилову. Оказалось, что он лишь сказал Муравьеву, что он не будет возражать против организации формирования ударных частей в тылу. Я стал доказывать, что и это невозможно, что он нам наформирует такие части, которые окончательно погубят фронт. Генерал Брусилов в конце концов со мной согласился и приказал в этом духе написать в Петроград. В Петроград было написано, но переписка по этому вопросу тянулась еще долго, и Муравьеву Военным министерством и впоследствии поручались различные работы.

Много пришлось возиться с вопросом формирования украинских частей. Приезжавший в Ставку Петлюра (небезызвестный украинский деятель) добивался получения разрешения формировать отдельную Украинскую армию. В этом отношении Временное правительство поддержало Ставку и было разрешено только постепенно украинизировать несколько корпусов на Юго-Западном и Румынском фронтах, отнюдь не перемещая офицеров.

Генерал Брусилов отлично понимал, что политика, которую проводило Временное правительство по отношению к армии, ее губила. Но неправильный тон, им принятый с самого начала, не давал ему возможности резко изменить линию своего поведения. Он постепенно, путем разговоров с наезжавшим в Ставку Керенским и путем подачи записок, старался добиться восстановления прежней власти командного персонала.

Между тем союзники настаивали на начале активных действий на нашем фронте. С другой стороны, теплилась надежда, что, может быть, начало успешных боев изменит психологию массы и возможно будет начальникам вновь подобрать вырванные из их рук вожжи. На успех надеялись вследствие сосредоточения на фронте значительной артиллерии и считали, что, может быть, при поддержке могущественного артиллерийского огня части пойдут вперед, а победа даст и все остальное.

Наступление было намечено на всех фронтах. Наиболее сильный удар намечался на Юго-Западном фронте. Дабы подбодрить войска и влить в них «революционный порыв», г. Керенский отправился на Юго-Западный фронт.

После сильной артиллерийской подготовки, 18 июня/1 июля, началось наступление и первоначально успех был. Но уже через несколько дней выяснилось, что многие части драться не хотят; начались самовольные уходы с позиций, неисполнение боевых приказов. Частичный успех на фронте 8-й армии делу не помог.

Прорыв фронта германцами, несколько севернее участка, где нами наносился главный удар, повлек за собой паническое отступление почти по всему Юго-Западному фронту. Только применением суровых мер и массовыми расстрелами дезертиров удалось остановить в конце концов войска. Но при отступлении были потеряны большие артиллерийские склады и значительное количество артиллерии.

Наступление на Западном фронте не дало никаких результатов: войска сначала заняли разрушенные артиллерийским огнем германские позиции, а затем отошли в исходное положение. На Северном фронте все, в сущности говоря, ограничилось артиллерийским огнем. На Румынском фронте сначала был достигнут незначительный тактический успех, но затем мы перешли к обороне.

После неудачного июньского наступления и Временное правительство поняло, что для поднятия дисциплины и восстановления боеспособности армии нужно принять решительные меры и вернуть престиж и власть командному составу. Комиссары, бывшие на фронте, со своей стороны, присоединили свои голоса к настойчивым требованиям командного состава. Временное правительство убедилось, что одними уговорами ничего не поделаешь.

Первым решительным в этом отношении шагом было назначение на пост главнокомандующего Юго-Западным фронтом командующего 8-й армией генерала Корнилова, проводившего взгляд, что только железная дисциплина может спасти армию.

Г-н Керенский на словах соглашался на необходимость принять решительные и суровые меры для спасения армии, но в действительности колебался и оттягивал разрешение этого вопроса. Во всяком случае, Временное правительство не считало возможным совершенно уничтожить комитеты и упразднить комиссаров. Г-н Савинков29, который был на стороне более решительных действий для восстановления порядка в армии, также был лишь за ограничение круга деятельности комитетов, но не за их упразднение. Комиссаров он считал нужным сохранить.

В Петрограде 3/16 июля произошло выступление большевиков. Большая часть Петроградского гарнизона осталась на стороне правительства, и выступление большевиков не удалось. Но, к общему возмущению, Временное правительство проявило себя после подавления большевистского выступления преступно слабым. Ленину, которого можно было легко арестовать, дали возможность скрыться. Арестованного Троцкого (Бронштейна) по приказанию Временного правительства из-под ареста освободили.