Вюртембержец Пауль Хуб, один из сражавшихся по центру Гелувельтского клина, наспех набрасывал письмо жене: «Дорогая моя Мария, мне так плохо, что хоть вообще не пиши. <…> С каждым днем я все больше убеждаюсь, как же прекрасно было дома, – и какой бурей чувств откликается моя душа на слово “дом”. Я пережил в последние дни столько ужасов, что словами не описать, кругом одно несчастье. С каждым днем бои все яростнее, а конца-краю не видать. Кровь льется рекой. <…> Повсюду страшная разруха. Мертвые и раненые солдаты, мертвая и умирающая скотина, лошадиные трупы, сгоревшие дома, выжженные поля, машины, одежда, оружие. <…> Не думал, что война будет такой. <…> Сражаться с англичанами уже почти некому»{1005}.

«Англичане», сильно уступавшие в численности, считали, что основные трудности ложатся именно на них. Однако 31 октября немцы выдержали очередную яростную битву в локальной операции, и этот день действительно стал одним из самых кровавых, а для британцев еще и самых опасных в сражении при Ипре. Селение Месен – с церковью, мельницей и печью для обжига извести – в мирное время насчитывало около 1400 жителей, но теперь его защищали спешившиеся уланы 9-го полка и гусары 11-го. Они заняли оборону во всех домах, и каждый метр давался атакующим дорогой ценой. Войскам Фабека не хватало огневой мощи, чтобы сровнять с землей селение вместе с защитниками, и большинство домов приходилось штурмовать по отдельности. Тем не менее остановить этот натиск британцы тоже не могли, слишком мало их было в Месене. На одном участке немцы притащили полевую батарею и принялись обстреливать противника с расстояния 200 м, заставив некоторых отступить. После боя сержант артиллерии Уильям Эджингтон писал: «Противоположную сторону улицы накрыл настоящий ураган пуль из 4 максимов, а если еще добавить зарево от зданий, подожженных немецкими “зажигалками”, летящие во все стороны горящие головни, то картина получается неописуемая»{1006}. В конце концов уцелевшие вынуждены были отступить, сдав стратегически важную высоту немцам.

Среди частей, которые вступили в сражение 31 октября, были бравые лондонские шотландцы – территориальный батальон, плац для учений у которого располагался рядом с Букингемским дворцом. До того, как прибыть к Ипру, часть шесть недель прозябала в тылу на подсобных работах – отчасти потому, что командование экспедиционных войск сомневалось в боевом мастерстве «терьеров». Теперь же, в критические дни, их срочно подвезли в реквизированных двухэтажных лондонских автобусах – возможно, тех же, что несколько месяцев назад возили их в Сити. Прибывшему в штаб корпуса полковнику было сказано, что часть получит транспорт 1-го батальона Колдстримовского полка. «А что, колдстримовцам уже без надобности?» – уточнил полковник. «Да, – ответили ему. – У них почти никого не осталось».

Первый бой батальона у Витшате (или, как его по созвучию окрестили британцы, Вайтшит – «белая простыня», «саван») обернулся катастрофой. Выданные солдатам боеприпасы не подходили к винтовкам, и контратака на Месенскую гряду унесла уйму жизней – 394 выбывших из строя, из них 190 погибших. Они держались под огнем весь день, и когда левый фланг обратили в бегство, предприняли штыковую атаку, чтобы отбиться, но она оказалась для них роковой. Ефрейтор Эдуард Орган видел, как возвращались лондонские шотландцы: «Россыпью, без всякого строя… потому что их разнесли на куски. Немцы их просто выкосили»{1007}. При всей своей доблести и храбрости территориальным войскам не хватало военного опыта – и боеспособного вооружения, – чтобы это жуткое боевое крещение прошло с пользой.

У Гелувельта натиск немцев становился невыносимым: Рупрехт нес устрашающие потери, однако британский фронт не выдерживал давления таких масс. В одной из траншей атакующие взяли в плен 200 человек, и когда их конвоировали в тыл, на конвой обрушились британские снаряды, сея хаос. К половине первого Собственный королевский стрелковый корпус, полк Ее Величества и Верный северо-ланкаширский уже оттеснили от Гелувельта, попутно захватив несколько британских 127-мм орудий. Всем батареям на этом участке пришлось в спешном порядке отходить. «Едва мы успели оттащить орудия, как немцы высыпали на холм прямо напротив, и мы дали деру, – рассказывал позже артиллерист Чарли Берроуз. – Как мы выкарабкались – загадка. Снаряды рвались повсюду. Моя подручная лошадь ранена и чуть не падает от усталости, но мы движемся – иначе никак – по дороге на Менен. Не думал, что выберусь живым. Отходим на пару километров и останавливаемся в поле. Потеряли офицера, двух унтеров, одного артиллериста, и еще несколько ездовых ранено»{1008}. Шесть орудий пришлось бросить. Гелувельт был сдан.

Оксфордширские гусары, йоменская часть, в которой до недавнего времени состоял и Уинстон Черчилль, до сих пор были прикомандированы к ставке главнокомандующего, однако теперь им пришлось проскакать 50 км до Месена, спешиться после долгого ночного перехода под дождем и немедленно отправиться на передовую. «Мы понятия не имели, что происходит, – вспоминал Эдуард Орган. – Но было очевидно, что заварушка нешуточная. <…> Горели дома и фермы, вокруг падали снаряды. Мы были почти у подножия гряды, можно сказать, под прикрытием, но иногда над головой свистели целые тучи пуль – словно рой пчел. Мы все нервничали – даже, наверное, боялись – а когда боишься, кто-то обязательно запевает песню, и остальные подхватывают, не жалея глотку. <…> Мы пели «Ragtime Cowboy Joe», и теперь стоит его услышать, как перед глазами сразу встает тот день – как мы лежали, и над нами грохотали орудия. <…> Никогда не слышал такого грохота, как в тот первый раз»{1009}.

Вустерцы спасли британский фронт своей контратакой неделей раньше. Теперь же их потрепанному батальону снова предстояло восстанавливать центр фронта у Гелувельта. Запив обеденное рагу боевой дозой рома, в 2 часа дня они собрались на позиции, нагруженные патронташами с дополнительными патронами. Один из офицеров отмечал, что навстречу им по дороге на передовую попался поток солдат из других частей, пробирающихся в тыл. Позже Хейг рассказывал королю Георгу V о «толпах беглецов, текущих по Мененской дороге… побросав все, включая винтовки и ранцы, с перекошенными от абсолютного ужаса лицами, какого мне до тех пор никогда не доводилось наблюдать»{1010}. Некоторые отряды британцев, размахивая флагами и перевернутыми винтовками, выходили к врагу с поднятыми руками – и если им везло, их капитуляцию принимали.

Совершив успешную контратаку, вустерцы прорвались под плотным артиллерийским огнем на 900 м вперед и добрались до гелувельтского замка, где обнаружили горстку еще не сдавшихся солдат Южно-Валлийского пограничного полка. Майор Хэнки победно затрубил в охотничий рожок. Выдворив сквозь кусты остатки немцев, вустерцы окопались и на все последующие атаки отвечали ружейным огнем. Однако генералы в тылу узнали о триумфе Хэнки после долгого мрачного ожидания, во время которого они уже настраивались на худшее. Сэр Джон Френч согласился с Хейгом, что экспедиционным войскам, скорее всего, придется оставить Ипр и отойти на запад. Командир корпуса на каком-то этапе выехал вперед, чтобы лично посмотреть, как обстоят дела на поле боя, и ужаснулся увиденному хаосу и бегущим разбитым войскам. Адъютанты видели, как он щиплет свой ус – верный признак того, что привычная невозмутимость фельдмаршала покинула его. Позже главнокомандующий называл этот день самым провальным для британских экспедиционных войск за всю войну и, возможно, был прав.