Но на празднике в честь матери отец умудрялся держать себя в руках, хотя его сыновья предлагали ей вычеркнуть, от греха подальше, его имя из списка приглашенных. Но Люси лично пришла к нему в офис и собственноручно передала приглашение. Как по секрету сказала мне Люси, они тогда проговорили больше часа и судья был потрясен доверительностью разговора, который стал своеобразным подтверждением совместно прожитых лет.

— Сынок, твоя мама — просто конфетка, — произнес отец.

— Только попробуй надраться — убью, — ласково ответил ему я.

— Как я могу надраться на званом вечере собственной жены?! — воскликнул отец, исполнившись праведным негодованием.

Но он держал слово и переходил от одной группы к другой с достоинством церемониймейстера. Одетый в безупречный белый костюм, судья был само очарование и любезность, при этом он старательно обходил стороной то место, где разворачивалось основное действо и где принимали гостей Люси с доктором Питтсом.

— Какой красивый мужчина! — услышал я чьи-то слова, обращенные к Ледар, и заметил, что Ли снимает дедушку всякий раз, как тот попадает в поле ее зрения.

Когда «Ред клэй рамблерз» запели песню Берта Кемпферта «Wonderland by Night», братья посмотрели в сторону исполнителей, подумав то же, что и я: кто-то явно заслал деньги в оркестр. Под эту мелодию наши родители всегда танцевали медленный танец, и я затаил дыхание, увидев, что судья направляется к моей матери.

Он низко поклонился, и мама, стоявшая рядом с доктором Питтсом, присела в реверансе. Отец спросил у доктора разрешения пригласить на танец его красавицу жену, и тот только добродушно махнул рукой. И судья, немного позируя, легко и размашисто закружил маму в танце, ставшем его собственным прочтением обычного вальса. Гости расступились, чтобы дать им место, а я не мог заставить себя посмотреть на братьев. Целых две минуты, пока эта пара кружилась по безупречно подстриженной лужайке, я был не в состоянии говорить. Меня тронуло до глубины души то, что они так красиво и слаженно танцевали, а еще больше потрясло воспоминание о том, какой катастрофой обернулся их брак. И мне захотелось опуститься на колени перед моими родителями. Я провожал каждое их движение, понимая, что этот танец значит для них не меньше, чем для их сыновей.

Когда танец закончился, отец подвел Люси к доктору Питтсу, и мужчины обнялись под аплодисменты Люси и всех присутствующих.

Майк с Ледар подошли ко мне, и мы стояли рядом, положив руки друг другу на плечи, а «Ред клэй рамблерз» играли классическую пляжную музыку, и, когда они дошли до «Sixty Minute Man», толпа взревела.

— Моя песня, моя песня! — обрадовался Майк и, задергавшись в шимми, поманил Ледар за собой, и Ледар двинулась ему навстречу с уверенностью кошки, прикидывающей расстояние от пола до стола.

— Какая красивая женщина! — крикнул я ей.

— Чертовски справедливо, — откликнулась она. — Рада, что заметил.

— Кто пел эту песню? Эту божественную, божественную песню, которую следовало бы записать и поместить в Талмуд? — поинтересовался Майк.

— Знаю, знаю. Дайте-ка подумать, — улыбнулась Ледар.

— Это Билли Уорд и группа «Доминоз», — подсказал я.

— Обожаю Джека! — воскликнул Майк. — Прошлое для него так же свято, как и для меня. Ледар, выходи за меня замуж. Ты единственная знакомая женщина, на которой я еще не был женат.

— Майк, а я могу сделать тебя счастливым? — поинтересовалась Ледар.

— Конечно нет. Потому что я, похоже, останусь самим собой. С ясным умом и душой Майка Хесса, который никогда не угомонится. Который мотается по миру в безнадежной попытке обрести счастье, чтобы все было снова как в детстве.

— Я хочу сделать кого-нибудь счастливым, — заявила Ледар. — Готова даже приплатить за это.

— Хорошее высказывание. Вставь его в сценарий. Нет, я слишком тебя люблю, чтобы на тебе жениться. Все мои бывшие жены ненавидят меня. Все они миллионерши, живут лучше Людовика Четырнадцатого, и при этом я у них в печенках сижу. Начинают считать мои деньги, потом звонят моему бухгалтеру. Он единственный, кого мои финансы действительно волнуют. Эй, бабуля, дорогая, давай тряхнем стариной!

Тут Майк вместе с Ледар направился к Эсфирь Русофф и, не обращая внимания на ее протесты, поднял с кресла. Ледар взяла за руку Макса Русоффа, и они присоединились к танцующим.

— Ли, ты должна обязательно это заснять, — произнес я. — Ледар танцует с Великим Евреем, а Майк — с Эсфирь, женой Великого Еврея.

Я заметил Кэйперса и его молоденькую жену Бетси, которые набирали политические очки, окучивая гостей. Улыбки у них были одинаковые, словно зубы им выравнивал один ортодонт, использовавший для обоих одни и те же брекеты. Они были точно пара львов, вышедших на охоту: сосредоточенные и полные звериной грации. И так же грациозно, в тесной связке, они обрабатывали избирателей на флангах. Я заметил, что время от времени глаза их встречались, во взглядах обоих мелькала искра понимания: они как бы хвалили друг друга за хорошую работу в команде.

— Бетси, — произнес я, когда они подошли к моему столу, — скажите, ваша незащищенность — результат долгой тренировки? Или это природный дар?

Бетси сердито сверкнула на меня глазами, но она была слишком хорошо воспитана, чтобы поддаться на мою провокацию.

— Ох, Джек! Я только что о вас говорила. Очень надеюсь, вы уже купили обратный билет в Италию.

— Вы так добры, Бетси, — ухмыльнулся я. — Как жаль, что наша чудесная дружба захиреет от недостатка внимания.

— Обязательно захиреет, если это будет зависеть от меня, — ответила она.

— Вам идет, когда вы сердитесь, — сказал я. — Это меня возбуждает.

— Дорогая, не позволяй моему старому другу Джеку подначивать себя, — вмешался Кэйперс. — Вся проблема во мне.

— Меня радует такая откровенность, — произнес я.

— Слышал, моя бывшая положила на тебя глаз, Джек, — сменил тему Кэйперс.

— Надеюсь, что так.

— Тогда мы в каком-то смысле породнимся, — широко улыбнулся он.

— Конечно породнимся. Мы даже собираемся назвать в твою честь своего первенца.

— Весьма польщен, — хмыкнул Кэйперс.

— Правда, я не совсем уверен, что Энема[186]— красивое имя. А вы, Бетси?

— Джек, Джек, — вздохнул Кэйперс. — Что за манеры!

— Прошу прощения, Бетси. Не знаю, что на меня нашло, — пожал я плечами.

— Поверить не могу, что тебе когда-то нравился этот парень, — сказала мужу Бетси.

— У вас обо мне превратное представление, — в притворном ужасе закатил я глаза. — Когда-то я походил на Младенца Христа. Но потом прочитал «Капитал».

— В жизни не видела большего засранца! — фыркнула Бетси.