Майк стоял на веранде рядом с Люси и доктором Питтсом, встречал и направлял непрерывный поток поднимавшихся по ступеням гостей, пожимал руки особо почетным из них в тени восьми ионических колонн, а затем вел вновь прибывших через весь дом к наружной лестнице, навстречу музыке и соблазнительным запахам еды. Я поручил Ли запечатлеть все на видеокамеру для истории.

— Ты у нас продюсер, директор, звукооператор и осветитель. В одном лице. Стань Феллини. Сделай нас всех знаменитыми, — сказал я дочери.

Весь вечер Ли, одетая в белое платье, бродила среди огромной добродушной толпы гостей. Она стала такой же неотъемлемой частью Уотерфорда, как и любой из нас, и каждый раз, когда она нацеливала камеру на незнакомую группу людей, кто-нибудь обязательно замечал ее, делал шаг назад и представлял ей присутствующих. И я уже неоднократно слышал, как кто-то, с кем она до сих пор не была знакома, восклицал: «Боже мой, детка, ты просто копия своей прелестной мамы! Шайла ходила с моей внучкой Бейли в балетную школу. Они были не разлей вода. На сцене Шайла была прямо как лилия! Я знаю, что говорю. Я там была».

Похоже, Ли чувствовала облегчение, что могла отгородиться камерой от затерянной страны воспоминаний, живо всплывавших в памяти людей, когда те видели ее милое личико. Каждый раз, услышав имя Шайлы, я снова и снова чувствовал холод одиночества девочки, еще в младенчестве лишившейся матери. И я был рад, что Ли могла скрыться за камерой, позволявшей ей оставаться невидимой. Видеокамеры — прекрасное средство спасения для застенчивых людей, которым негде спрятаться. За объективом они прячут тот факт, что им нечего сказать незнакомцу.

Я варил пасту в восьми кастрюлях, и мне казалось, будто перед моим мысленным взором проходит драма всей моей жизни. Миссис Липсиц, в течение всего моего детства подбиравшая мне обувь, заказала спагетти с соусом песто[183], при этом не переставая болтать с мистером Эдвардсом, продавшим мне мой первый костюм. Он пришел с тренером Смоллом, научившим меня подавать крученый мяч, и с тренером Синглтоном, поделившимся со мной секретами защиты на заднем поле. Синглтон стоял рядом с мисс Экономи, заставившей меня в канун Нового года спеть соло «God Rest Ye Merry Gentlemen»[184], причем это было в тот день, когда разыгравшаяся снежная буря сломала дуб, росший со времен открытия Колумбом Америки. Среди гостей было более пятидесяти чернокожих, и я в очередной раз подумал о том, как мне повезло вырасти в семье южан, где не только не было расистов, но и прилагались титанические усилия, чтобы мы не подцепили высоковирулентный южный вирус. В те времена, когда белые жители Юга встали плечом к плечу, чтобы продемонстрировать приверженность к идеям, которые считались на Севере неприемлемыми и даже антиамериканскими, мои родители представляли собой прекрасный, но опасный пример для своего штата.

В 1956-м, когда мне только-только стукнуло восемь, мой отец, Джонсон Хэгуд Макколл, был блестящим, хотя и несдержанным юристом. Он тогда еще лишь учился пить по-настоящему, и адвокаты боялись его судейства, поскольку Джонсон Хэгуд не терпел, когда те из-за своей неподготовленности попусту тратили его время. О его словесных порках адвокатов и прокуроров слагались легенды. Сессии его суда всегда проходили идеально, и судил судья Макколл по справедливости. Хотя Джонсон Хэгуд не был ни хорошим отцом, ни любящим мужем, закон его облагораживал и выявлял такие черты его характера, которых он сам от себя не ожидал. Но тогда в Южной Каролине было не самое удачное время для того, чтобы сочетать отвагу с ударом судейского молотка.

Мой отец участвовал в выездных сессиях суда в четырнадцатом судебном округе, и по должности ему нередко приходилось уезжать из Уотерфорда. Дело, которое довело его до беды, было простым, но весьма спорным с учетом той сельской местности, где оно разбиралось. Учитель английского языка по имени Тони Калабрезе был уволен с работы за то, что открыто ратовал за десегрегацию в бесплатных средних школах. Калабрезе принял на работу школьный совет графства Риз, а графство Риз прославилось на всю Южную Каролину отсталостью своих граждан. Отец называл это графство «мировой столицей инцеста», а к его юристам относился с глубоким презрением. Тони Калабрезе признал, что защищал идею десегрегации в школах, но лишь как средство обучения и ради стимуляции общей дискуссии среди учеников, которые, как он чувствовал, были слишком косными и вообще лишены каких-либо идей. Тони не помогло даже то, что он, родившийся в Хаддонфилде, штат Нью-Джерси, в семье иммигрантов из Неаполя, был верующим католиком и ярым республиканцем.

По ходу процесса отцу стало ясно, что школьный совет уволил мистера Калабрезе в нарушение всех законов, причем ни одна из необходимых процедур не была соблюдена. Стоя на месте свидетеля, учитель не проявил ни малейшего раскаяния и горячо отстаивал собственную точку зрения. Пылая благородным гневом, мистер Калабрезе говорил, что в том классе, которым он руководит, мир идей не удастся задушить и вообще он не позволит себя запугать и не откажется от своих убеждений. Отец слушал его и думал, что дело Тони Калабрезе — хороший пример для каждого маленького городка, и мысленно аплодировал неустрашимому учителю, в то время как атмосфера в зале суда становилась все более взрывоопасной и враждебной. Отец отождествлял себя с пламенным борцом за справедливость — истцом, возбудившим дело против отсталого школьного совета.

Уже в конце судебного заседания отец спросил Калабрезе:

— Как вы попали в графство Риз, сэр?

Калабрезе, улыбнувшись, ответил:

— Новичкам везет, ваша честь.

Отец рассмеялся, но это была единственная улыбка среди мрачных лиц в зале суда. Отец вынес решение в пользу Калабрезе, восстановил его на работе с выплатой заработной платы за пропущенное время, после чего сделал ошибку, прочитав нотацию школьному совету и жителям графства Риз.

— Нельзя уволить учителя за обсуждение в классе того, о чем каждый день кричат заголовки всех наших газет. Можно не соглашаться с концепцией десегрегации, но тот, кто умеет читать, не может не видеть, что процесс этот неизбежен. Сегодня можно уволить хоть сотню Калабрезе, но завтра десегрегация непременно станет реальностью. Калабрезе просто готовил ваших детей к будущему. Его увольнение вызвано разочарованием, так как вы слишком цепляетесь за прошлое. Я несколько раз перечитывал «Браун против отдела народного образования». Это плохая публичная политика, но это хороший закон. Вы не можете уволить человека за то, что он учит конституционным правам. Десегрегация обязательно придет в Южную Каролину, с Калабрезе или без него.

В ту ночь в графстве Риз десять человек в масках явились за Тони Калабрезе и, несмотря на оказанное им сопротивление, избили его до полусмерти кулаками и топорищами. Они сожгли его автомобиль и его дом, они довезли учителя до границы с Нью-Джерси и оставили там, связанного и ослепшего на один глаз, в мешке из-под устриц. Десятерых мужчин, напавших на Калабрезе, так и не поймали, но их хорошо знали местные жители, которые свято верили, что итальяшка получил заслуженный урок в духе настоящей южной глубинки.