Для Маргарет наступила пора горьких сюрпризов, по бахвальству Билла она привыкла думать, что они невероятно богаты. Во время болезни у Билла возникли сложности с оплатой медицинских счетов, и он даже размышлял, не заложить ли большой яркий бриллиант, который всегда прицеплял на манишку. В ночь, когда Билл умер, Маргарет не была уверена в реакции Рокфеллеров и не знала, что делать. Судя по всему, она хранила тело несколько месяцев на Городском кладбище, в ожидании требования отправить его в Кливленд. Когда известий от семьи не пришло, она перевезла тело на Оклендское кладбище на участок Ок-Нолл. Хотя говорили, что Билл умер 11 мая 1906 года, упоминания его состояния неожиданно появляются в бумагах Джона в январе 1906 года, и, вероятно, в более позднюю дату имели место похороны, а не сама смерть. На запоздавших похоронах присутствовали только Фрэнк и Пирсон Бриггс, Билла опустили в простом гробу в безымянную могилу. То, что Маргарет беспокоилась о своем финансовом положении, подтверждается тем фактом, что она заплатила могильщикам три доллара, но не могла позволить заплатить еще доллар за кирпичный свод – стандартная процедура в то время. Пройдет еще пять лет, после смерти самой Маргарет, прежде чем на этом месте воздвигнут гранитный памятник с именем Левингстон. Судя по всему немногие – если вообще кто-то – из потомков Рокфеллеров знает, что под ним, под вымышленным именем похоронен Уильям Эйвери Рокфеллер.

Запутанная жизнь Билла наконец раскрылась в начале 1908 года, через два года после его смерти. Аптекарь в Мэдисоне, штат Висконсин, сказал А. Б. Макдоналду, что несколько лет его друг, Джордж Шварц, аптекарь во Фрипорте, продавал лекарственные варева доктору Уильяму Левингстону. Шварц всегда задавался вопросом, не вымышленное ли это имя, и подозрение подтвердилось, когда он увидел портрет доктора Левингстона в статье Тарбелл. Действуя по этой подсказке, Макдоналд поехал во Фрипорт. Когда он показал фотографию Билла Рокфеллера соседям, все согласились, что это доктор Левингстон. Затем он подошел к дому на Уэст Кларк-стрит и позвонил в звонок. Открыла утонченная пожилая леди, около семидесяти лет, ее белые волосы покрывал кружевной чепчик. Когда репортер сообщил о цели своего визита, Маргарет Аллен Левингстон всплеснула руками. «Я все думала, когда вы придете, – сказала она, всхлипывая. – И очень боялась, потому что знаю, секрет не может храниться вечно, теперь, когда мой муж умер». Когда Макдоналд спросил, был ли Уильям Эйвери Рокфеллер и доктор Левингстон одним и тем же человеком, она ответила: «Идите на другую сторону, если хотите знать факты». Какую другую сторону? «К Джону Д. Рокфеллеру. Пусть он расскажет, если захочет. Не мое дело говорить. Я счастливо жила с мужем пятьдесят лет. Он был добрым и верным. Это все, что я могу сказать и скажу. Я должна остаться верной женщиной до конца»138. Она принесла портреты, свой и мужа – над камином Макдоналд уже видел карандашную версию фотографии Билла, которую держал в руке, – при расставании она сказала посетителю: «Я бы хотела, если возможно, чтобы вы оставили меня в покое с моими мертвецами»139.

Чтобы отмести все витающие сомнения, Макдоналд отправился в местную библиотеку и нашел объявление, от 11 мая 1906 года о смерти доктора Уильяма Левингстона, скончавшегося в возрасте девяноста шести лет и считавшегося старейшим человеком во Фрипорте. В объявлении была указана дата рождения: 13 ноября 1810 года – как и у Дока Рокфеллера, – и великая загадка на этом разрешилась. С огромным облегчением Макдоналд наконец избавился от одержимости Пулитцера.

2 февраля 1908 года кошмар, всю жизнь преследовавший Рокфеллера, неожиданно ворвался огромными буквами. На первой полосе «Уорлд» заголовок трубил: «Тайная двойная жизнь отца Рокфеллера раскрыта «Уорлд»». История получила охват, какой обычно достается крупным выборам или великим природным катастрофам, одна колонка на передней странице и затем целая страница внутри. Самым неоспоримым доказательством стали два идентичных фото, размещенных рядом, Уильяма Эйвери Рокфеллера и доктора Уильяма Левингстона. Статья вкратце описывала его двойную жизнь, пятдесят один год в качестве двоеженца, непоседливую жизнь лекаря-шарлатана в Дакоте и похороны в безымянной могиле. История звучала гораздо более дико и неправдоподобно, чем все, что когда-либо придумали таблоиды. Таким причудливым образом посмертно сбылась мечта Большого Билла стать известным человеком.

Архивы Рокфеллера не раскрывают ни единой общественной или частной реакции на статью «Уорлд». Друзья не осмеливались выведывать ответ, а семья притворялась, что статьи не существует. Последовали две примечательные общественные реакции. Сначала Фрэнк решил доставить неприятности, публично отрицая, что отец был двоеженцем и что он вообще мертв. «Как и все, что было раньше, эта история очевидная ложь. Местонахождение моего отца никого не касается, кроме его ближайших родственников, и делает он это как раз для того, чтобы его не искали чудаки и остальные и не врывались в его мирную тихую жизнь, которую он проводит в том уединении, какое сочтет удобным»140.

Во-вторых, статья принесла эмоциональный отклик от доктора Чарльза Джонстона, красивого смуглого молодого ученика и спутника Билла в поездках по Дакотам. Прочитав обличительную статью «Уорлд», Джонстон ужаснулся, что может потерять медицинскую лицензию, если докажут, что они с Биллом продавали патентованные лекарства нелегально. Смерть Билла освободила его от обещания молчать, и он сказал «Уорлд»: «Годами я задавался вопросом, почему секрет хранится так тщательно. Двадцать пять лет хранил я его в груди, но он был хорошо известен другим, и я ждал, когда он раскроется»141. Чтобы защитить свой профессиональный статус, он описал Билла благожелательно, как «природного целителя», а не как хитрого шарлатана. Годы спустя, когда Джонстон уже не боялся юридического преследования, он дал менее гладкую историю их афер. Возможно, Чарльз Джонстон, в большей степени, чем настоящие дети Билла, сохранил теплые чувства к нему, сказав «Уорлд», что он все еще нежно любит скрипку, которую подарил ему Билл, когда стал слишком стар, страдал подагрой и не мог играть. И он высказал просьбу, чтобы семья посмертно простила человека, способного ошибаться. «Я думаю, пора Джону Д. Рокфеллеру и его брату признать его как отца, потому что весь мир теперь это знает»142.

Глухой к просьбам Джонстона, Рокфеллер, вероятно, так и не простил отца, чьи странные привычки, судя по всему, отправили его в усиленную погоню за деньгами, властью и респектабельностью. Тело Билла не перевезли в Кливленд, а деньги на гранитный камень были взяты из скромного состояния Маргарет Левингстон.

Если бы Джон Д. Рокфеллер умер в 1902 году, когда серия Тарбелл только начала публиковаться, сегодня его бы знали как человека ограниченного, безрассудного, блестящего предпринимателя, воплощение духа алчности американской промышленности конца XIX века. Но, пока «разгребатели грязи» внушали читателям, что Рокфеллер – это сам дьявол во плоти, он все больше обращался к благотворительности. Его хорошие стороны были абсолютно столь же хороши, как и его плохие стороны плохи, – он сложная личность – и потому продолжает вызывать амбивалентные реакции. История редко рождала столь противоречивого человека. Мы почти вынуждены описывать, беспомощно запутавшись, по меньшей мере, двух Рокфеллеров: доброго, набожного человека и изгоя, дельца, движимого низкими мотивами. Усложняет головоломку тот факт, что Рокфеллер не чувствовал непоследовательности, переходя от роли мозга крупнейшей корпорации «Стандард Ойл» к роли монарха благотворительной империи. Он не считал, что, отойдя от дел, искупает грехи и несомненно согласился бы с более поздним суждением Уинстона Черчилля: «Основатель «Стандард Ойл компани» не считал бы необходимым платить небесам взятку за молчание»1. Он настаивал и на том, что его внушительная филантропия бледнела по сравнению с добром, которое он принес, создавая рабочие места и производя дешевый керосин в «Стандард Ойл».