тут дело, думал, что она чувствует себя виноватой из-за предательства сына.

– Твоя жена обрадуется, – сказала Сервилия.

Юлий увидел, как вспыхнули ее глаза, и вздохнул. Подойдя к Сервилии, он взял ее за руки:

– Ведь я же обещал прийти и пришел. Помпея сейчас в поместье, и от нее мне нужен только наследник. Вот и все. Тебе не кажется, что мы достаточно об этом говорили? Кто больше, чем внучка Корнелия Суллы, подходит для того, чтобы родить моего сына? В нем будет течь кровь двух благородных родов. Когда-нибудь он унаследует у меня Рим.

Сервилия пожала плечами, и Юлий понял: она так и не смирилась с его браком.

– Именно ты первой заговорила о том, что мне нужен сын, – напомнил он.

Сервилия грустно усмехнулась:

– Я знаю, но еще я знаю, каким местом думают мужчины. Ты же не просто племенной бык, Юлий, хотя я слышала, как пьяные солдаты обсуждают твою мужскую силу. Такое удовольствие – знать, сколько раз за ночь ты ее оседлал!

Юлий разразился смехом.

– Я не отвечаю за болтовню своих солдат, – выговорил он. – Надо же додуматься – слушать их! – Растроганный, он взял возлюбленную за плечи. – Я здесь, разве это ни о чем тебе не говорит? Помпея будет матерью моих детей – и только. Не стану утверждать, что сам процесс мне неприятен. Девица великолепно сложена…

Сервилия оттолкнула его.

– Я видела, – заявила она. – Помпея прекрасна. И совершенно безмозгла. Но этого, подозреваю, ты не заметил, поскольку тебя занимали только ее телеса.

– Я искал сильную и здоровую женщину, дорогая. А разум дети унаследуют от отца – племенного быка.

– Племенного козла, скорее, – отозвалась Сервилия, и Юлий опять рассмеялся:

– Козла, который второй раз избран консулом. Который станет править Римом!

Его веселье было так заразительно, что Сервилия не могла устоять. Она нежно потрепала Юлия по щеке:

– Мужчина всегда глупее женщины. Если ты надолго оставишь ее в поместье без присмотра – жди беды.

– Глупости, жена меня обожает. Проведя ночь с Цезарем, любая женщина…

Сервилия снова шлепнула его, но уже сильнее.

– Ты хотел красавицу и наследников – так приглядывай за ней. Помпея слишком хороша, чтобы надолго оставлять ее одну.

– Разумеется, я постараюсь держать ее подальше от молодых римлян. И хватит уже, Сервилия. Сейчас, как римский консул, я требую себе лучшей пищи и лучшего вина. Мне еще нужно съездить в Остию, посмотреть новые суда, а завтра вставать на рассвете – мы с Марком Антонием собираемся послушать предсказания. Год предстоит удачный, я чувствую. Завтра непременно ударит молния – а это отличное знамение.

– А если не ударит? – спросила Сервилия.

– Тогда придет Домиций и скажет, что видел молнию. Раньше это помогало. Жрецы возражать не станут. Так или иначе, нас ждет хороший год.

Юлий отошел, и Сервилии до боли захотелось, чтобы он опять прижал ее к себе. Консул хоть и посмеивался над супругой, но уже несколько недель не делил ложа с Сервилией. А последняя близость была, казалось, прощальной. Юлий не испытывал вожделения – во всяком случае к Сервилии. В его присутствии она прятала самолюбие, хотя женитьба Юлия жестоко ее ранила. Да, Юлий сейчас действительно с ней, а жена в поместье, в обществе рабов, но Сервилия понимала: прежняя страсть ее возлюбленного переходит в дружбу. Ей пришлось пережить нечто подобное с Крассом. И все же каждый поцелуй Юлия, его малейшее прикосновение будили в памяти ту давнюю верховую прогулку в Испании, когда они сидели у подножия статуи Александра Великого и наслаждались счастьем, переживая начало новой любви. Как это больно!

Вошел раб и, прежде чем заговорить, поклонился Юлию:

– Господин, к тебе пришли.

– Отлично. – Юлий повернулся к Сервилии. – Я просил Домиция, Октавиана и Цирона принести списки офицеров. – Он посерьезнел и явно испытывал неловкость. – Брут уехал, и нам пришлось сделать кое-какие новые назначения. Ты посидишь с нами?

– Мне незачем там быть, – ответила Сервилия, поднимая подбородок.

Неужели ее пригласили для того, чтобы оставить одну? Хоть Юлий и правитель Рима, но, видно, понятия не имеет о простых приличиях. Он, похоже, считает, что, поговорив с ней несколько минут, уделил достаточно внимания. Сервилия медленно обхватила себя за плечи, и Юлий догадался, о чем она думает. Его глаза тут же утратили отсутствующее выражение, и Сервилия на минуту ощутила, что любимый по-прежнему с ней.

– Лучше бы я провел вечер с тобой, – сказал он, беря ее руки в свои. – Хочешь, я их прогоню? Отправимся куда-нибудь верхом или посидим на берегу Тибра, погреемся на солнышке. Могу научить тебя плавать.

Как трудно устоять против этого человека! Несмотря на все, что между ними произошло, Сервилия чувствовала исходящее от него мощное обаяние.

– Я умею плавать, Юлий. Нет уж, иди к своим, а потом отправляйся в Остию. Может, успеешь заехать к молодой жене.

Юлий поморщился, но по плитам уже стучали шаги его офицеров. Для Сервилии времени не оставалось.

– Если бы даже меня было двое, мы бы не успели сделать все, что я должен.

– Если бы вас было двое – вы бы друг друга поубивали, – отпарировала Сервилия, и в комнату вошел Домиций.

Как обычно, увидев Сервилию, он засиял, и она, прежде чем попрощаться, ответила ему сердечной улыбкой. Через секунду в комнате остался только аромат ее благовоний, а Юлий занялся приемом гостей и требовал еды и вина.

У себя дома Сервилия немного успокоилась. Тихие шаги слуг почти не прерывали ее мыслей.

– Госпожа! Пришел человек, которого ты звала, – объявила рабыня.

Сервилия поднялась с кушетки, в тишине нежно зазвенели ее золотые браслеты. Рабыня немедленно исчезла, и Сервилия с интересом разглядывала своего гостя. Одежда на нем небогатая, но, если нужно, он может изобразить из себя самого состоятельного римлянина.

– У меня есть для тебя поручение, Белас, – начала она.

Гость поклонился, показывая лысину на макушке. Сервилия помнила времена, когда этот человек носил золотые кудри до плеч. Время никого не щадит – так обидно!

– Мне еще три дня играть Диониса, – сразу сообщил он. – Те, кто понимает в театре, считают мою игру совершенной. А потом я к твоим услугам.

Сервилия улыбнулась и, к своему удовольствию, поняла, что Белас по-прежнему к ней неравнодушен. Быть может, он смотрит на нее глазами памяти и видит ту, прежнюю. Он всегда ее обожал.

– Дело нетрудное, Белас, но придется ненадолго уехать из города.

– Уехать? Не люблю деревню. Разве тамошний грубый народ в состоянии оценить прекрасные пьесы Еврипида? Почти двадцать лет я не покидал Рима, да и с какой стати? Здесь весь мир, и здесь живут люди, приходящие на каждое представление, где у Беласа есть роль – пусть даже самая маленькая.

Сервилию не смешило