Жукову напомнили, если он забыл: милость к нему диктатора может закончиться в любой момент. В мире Сталина нет неприкасаемых, какими бы ни были прежние заслуги. Этот эпизод, должно быть глубоко ранивший самолюбие Жукова, становится понятным только в связи с реорганизацией управления Красной армией, предпринятой Сталиным в конце 1944 года. 20 ноября политбюро назначило Булганина заместителем наркома обороны[663]. На следующий день Булганин стал вместо Ворошилова членом ГКО и его Оперативного бюро[664]. 23 ноября Сталин подписал приказ, изменяющий установившийся во время войны порядок управления. Все документы, адресованные Ставке или наркому обороны начальниками управлений или командующими фронтами, отныне должны предварительно поступать к Булганину. Только доклады начальника Генштаба, Политуправления армии и СМЕРШа могут сразу поступать Сталину[665]. Жуков, поставленный в один ряд с остальными маршалами, лишился прямого доступа к вождю.

Чтобы проиллюстрировать идею Сталина собрать досье на Жукова, приведем адресованное Маленкову письмо Голикова от 30 апреля 1944 года. Документ дает ясное представление о нравах, царивших в среде советского генералитета, и об отношениях личного покровительства, попиравших всякие правила. В то время Жуков командовал 1-м Украинским фронтом; в него входили 6-я армия генерала Черняховского, а в нее – 18-й корпус и 237-я дивизия, о которых пойдет речь дальше.

«Маршал Советского Союза тов. Жуков (шифровкой № 117396 от 28 апреля с. г.) донес на имя Народного комиссара обороны Маршала Советского Союза тов. Сталина о собственноручном расстреле командиром 18 стрелкового корпуса генерал-майором начальника 237 стрелковой дивизии майора Андреева.

Представляю Вам по этому вопросу копию моего доклада на имя тов. Сталина от 29 апреля:

Маршал Жуков Вам донес о собственноручном расстреле командиром 18 стрелкового корпуса генерал-майором Афониным начальника Разведывательного отдела 237 стрелковой дивизии майора Андреева.

Несмотря на то что этот самочинный расстрел был совершен 12 апреля с. г., донесение было сделано только 28 апреля, то есть через 16 суток. Вопреки ходатайства маршала Жукова – не предавать Афонина суду Военного трибунала, а ограничиться мерами общественного и партийного воздействия, я очень прошу Вас предать Афонина суду. Если, вопреки всем уставам, приказам Верховного Главнокомандования и принципам Красной Армии, генерал Афонин считает для себя допустимым ударить советского офицера, то едва ли он вправе рассчитывать на то, что каждый офицер Красной Армии (а тем более боевой) может остаться после такого физического и морального оскорбления и потрясения в рамках дисциплины, столь безобразно и легко нарушенной самим генералом. К тому же после убийства Андреева едва ли можно принять на веру ссылку генерала Афонина на то, что Андреев пытался нанести повторный удар и вел себя дерзко. Что же касается положительных качеств генерала Афонина, из-за которых маршал Жуков просит последнего не судить, то генерал-полковник Черняховский дал мне на днях на Афонина следующую характеристику (устно): легковесный, высокомерный барин, нетерпимый в обращении с людьми; артиллерии не знает и взаимодействия на поле боя организовать не может; не учится; хвастун, человек трескучей фразы. Тов. Черняховский (командующий 60-й армией, в которую входил корпус Афонина) (по его словам) все это высказывал об Афонине лично маршалу Жукову.

У маршала Жукова Афонин работал порученцем в начале 1943 года и в штабе группы на Халхин-Голе»[666].

Голиков оставался начеку. Он еще с 1930-х годов отлично знал, что, прежде чем свалить высокопоставленное лицо, сначала берутся за его окружение. Мы не знаем как, но Жукову удалось спасти своего протеже Афонина от тюрьмы. Но понял ли он, что теперь, когда победа в войне очевидна, Сталин старается вернуть себе абсолютную власть, принизить сильных и славных, остановить народный порыв, рожденный Великой Отечественной войной?

Так же как под Сталинградом и при освобождении Харькова, Ставка предписала фронтам переходить в наступление не одновременно, а последовательно, чтобы противник не определил, где наносится главный удар, и не мог маневрировать резервами. Конев нанес удар 12 января. 2-й Белорусский фронт Черняховского – на следующий день, в Восточной Пруссии. Когда Жуков и Рокоссовский начали наступление в один день, 14 января, Конев уже проделал брешь в 50 км в ширину и 60 км в глубину в обороне немецкой IV танковой армии, которая уже не оправится от поражения. Теперь, не опасаясь за свой левый фланг, Жуков мог идти вперед.

Для обоих противников ночь 14 января стала испытанием для нервов. Политработники устраивали митинг за митингом, объясняя солдатам важность предстоящего наступления, которое приблизит конец войны, и что для них настает час мести. «На Берлин! Смерть фашизму!» – кричали солдаты с неподдельным энтузиазмом. В 2 часа ночи небо затянули тучи, повис густой туман. Жуков недовольно скривился: его 2190 самолетов не смогут принять участие в наступлении. Его силы были сосредоточены на двух привислинских плацдармах: Пулавском и Магнушевском. На первом он разместил две армии с 600 танками сопровождения и поддержки; на втором – три армии, из которых две (8-я гвардейская и 5-я ударная) были сильнейшими на его фронте, а за ними – главную силу развития прорыва: 1-ю и 2-ю гвардейские танковые армии, которыми командовали, соответственно, Катуков, отличившийся под Москвой в декабре 1941 года, и Богданов. Только две эти армии насчитывали 1625 танков и САУ. Севернее Магнушева Жуков держал еще две армии, в том числе 1-ю польскую, для взятия Варшавы. Всего на фронте в 270 км было сосредоточено: миллион человек, 3200 танков и 10 000 орудий и минометов. У противостоящего Жукову Лютвица, командующего немецкой IX армией, имелось всего 111 000 человек и 338 единиц бронетехники. Общее соотношение сил было 9 против 1 в пользу Красной армии!

Дело было сделано быстро. С 08:30 до 08:55 10 000 орудий, минометов и реактивных установок, сосредоточенных Жуковым, выпустили полмиллиона снарядов по полосе земли шириной 7 км. Затем по расчищенным в неприятельских минных полях коридорам прошли 22 разведывательных батальона, сопровождаемые танками и самоходками. Немецкая артиллерия не подавала признаков жизни: телефонные линии были уничтожены огнем артиллерии. Через два часа две первые линии обороны немцев были заняты. Едва немцы пришли в себя, как в 11 часов началась настоящая артиллерийская подготовка. На целый час 1000 батарей установили подвижной огненный вал никогда дотоле не виданной интенсивности, опережавший на 400 метров продвижение общевойсковых армий. К 13 часам три дивизии Лютвица были уничтожены со всем вооружением.