Когда мы смотрим не на слова, а на поведение людей, то видим, что они ведут себя не так, будто считают жизнь — даже собственную — бесценной. Например, некоторые занимаются опасной работой (становятся летчиками-испытателями или взрывотехниками), если им платят зарплату, которая, на их взгляд, компенсирует риск. Другие даже рискуют своей жизнью ради развлечения, прыгая с парашютом, занимаясь рафтингом или альпинизмом.

В одном исследовании Гарвардской школы права использовались различные показатели ценности, которую люди в различных странах придают своей жизни, и было установлено, что средний американец оценивает свою жизнь в 7 миллионов долларов, канадцы — в 4, а японцы — почти в 10 миллионов. Какой бы ни была надежность и точность этих чисел, общие результаты, похоже, указывают, что на самом деле люди не ведут себя так, будто ценность их жизнь нельзя измерить, — и надо полагать, что жизнь других людей они ценят не выше собственной.

Стоимость спасения одной жизни зависит от метода. Вакцинация детей для профилактики смертельных болезней в странах третьего мира стоит в пересчете на ребенка крайне мало и спасает множество людей, продлевая им жизнь на десятилетия. В то же время пересадка сердца восьмидесятилетнему человеку чрезвычайно дорога и даже в случае успеха продлит ему жизнь совсем ненадолго, поскольку ожидаемая продолжительность жизни в восемьдесят лет в любом случае не особо велика.

Если же жизнь не имеет бесконечной ценности, значит, ложно заявление, что закон, программа или устройство окупаются, сколько бы ни стоили, «если они спасут хотя бы одну жизнь». И естественно, оно не может быть истинным, если ради спасения одной жизни приходится жертвовать другими.

Рынки и ценности

Часто рынок винят в подрыве моральных или общественных ценностей. Например, когда журналисты San Francisco Chronicle объясняли, почему водоснабжение города Стоктон в Калифорнии нельзя доверять частному предприятию, они упомянули, «насколько аморальным бывает рынок». «Вода — это слишком важный для жизни товар, чтобы выставлять ее на рынок», — цитирует Chronicle мэра Стоктона. Но ведь каждый день необходимые для жизни продукты питания появляются благодаря частным предприятиям. Более того, большинство лекарств создается в странах с рыночной экономикой, в частности в США, а не в странах с государственным регулированием.

Что до частных систем водоснабжения, то они уже существуют в Аргентине. Журнал The Economist писал о результатах такой приватизации:

Приватизация водоснабжения в Англии также обернулась более низкими счетами за воду, повышением качества питьевой воды и уменьшением утечек, а процентная доля времени, когда система канализации соответствовала экологическим нормам, увеличилась по сравнению с Шотландией, где водоснабжением занимается государство. Пусть эти данные скорее наводят на размышления, а не являются окончательными свидетельствами, но тем, кто ратует за политический контроль над водоснабжением, редко вообще нужны доказательства. Для многих фактические результаты часто менее важны, чем устоявшиеся убеждения и взгляды. Люди считают, что в любых вопросах, важных и неважных, лица, обладающие политической властью, лучше подготовлены к принятию этических решений, чем непосредственно заинтересованные частные стороны.

Такое отношение наблюдается в разных странах. Один предприниматель из Индии рассказывал о своем опыте общения с министром из правительства:

Идея, что кто-нибудь может навязывать более правильные с моральной точки зрения решения, часто подразумевает, что эти люди способны определять, что является «роскошью для богатых», хотя именно прогресс экономики свободного рынка и превратил многие вещи из предметов роскоши в повседневные для всех жителей планеты, включая бедных. За один только XX век автомобили, телефоны, холодильники, телевизоры, кондиционеры и персональные компьютеры из товаров для богатых превратились в предметы повседневного обихода — как среди американцев, так и среди миллионов людей во многих странах с рыночной экономикой. Первые видеомагнитофоны продавались за 30 тысяч долларов, однако технический прогресс, метод проб и ошибок, экономия на масштабе снизили цену, доведя ее до приемлемой для большинства американцев.

В прошлые века предметами роскоши в Европе были даже такие продукты, как апельсины, сахар и какао. Никакие сторонние наблюдатели не вносили их в разряд роскоши, а если бы определяли и подавляли свободный рынок, то многие из них оставались бы роскошью гораздо дольше, чем произошло в действительности.

Рынки и жадность

С лозунгами о неэкономических ценностях выступают те, кто осуждает жадность. Вот только возвышенные разговоры об этом слишком часто сводятся к весьма эгоистичным попыткам устроить так, чтобы ваши ценности субсидировали другие люди, естественно, за счет их собственных ценностей. Типичный пример этого появился в одном письме в ежемесячный журнал Editor & Publisher. Автор письма — обозреватель — раскритиковал «требования получать прибыль, с которыми сталкиваются газеты» из-за «претензий безликих финансовых аналитиков с Уолл-стрит, которые, с моей точки зрения, выглядят бесчувственными к превратностям газетной журналистики».

Несмотря на ораторский прием, описывающий одну из сторон сделки как бесчеловечную («безликие финансовые аналитики с Уолл-стрит»), она все же представляет людей со своими интересами, которые так или иначе нужно учитывать, чтобы те, кто вкладывает деньги в газеты, соглашались продолжать делать это и далее. Хотя люди с Уолл-стрит и управляют миллионами долларов, эти деньги ни в коем случае не являются их личными средствами. Большая их часть — сбережения или деньги из пенсионных фондов, внесенные миллионами других людей с весьма скромными доходами.