И тут я понял намерение Тана. Он повернул щит, и клинок застрял в нем. Аркоун пытался вытащить свой меч, он тянул и выкручивал его, налегая изо всей силы, однако Тан крепко держал голубой металл в бронзовых тисках.

Аркоун собрался с силами и еще раз рванул меч на себя. Однако на этот раз Тан не сопротивлялся. Прыгнул туда, куда тянул Аркоун, и неожиданное движение заставило эфиопа потерять равновесие.

Споткнувшись, он отскочил назад и закачался на краю пропасти. Чтобы удержать равновесие, ему пришлось выпустить из рук застрявший в щите голубой меч.

Аркоун замахал руками, раскачиваясь на краю перемычки, и тогда Тан переступил, уперся в щит плечом и резко шагнул вперед. Щит ударил противника в грудь, а рукоять голубого меча попала в середину живота.

Аркоуна отбросило назад в пустоту, он медленно перевернулся в воздухе и полетел вниз. Одежды волной поднимались вокруг него, а борода развевалась, как вымпел над колесницей.

Со своего места на стене я видел, как царь царей совершил последнее путешествие, в которое собственной рукой отправил столько несчастных. От самого каменного моста до дна ущелья он кричал, и крик его медленно удалялся, пока вдруг не замолк.

Тан стоял один посредине перемычки. И по-прежнему высоко держал в руках щит с застрявшим в нем мечом.

Постепенно шум боя улегся. Эфиопы видели, как был побежден царь, и их боевой дух угас. Они побросали оружие и молили о пощаде. Египетским командирам удалось спасти некоторых из них от обезумевших при виде крови шилуков, и теперь их тащили к погонщикам рабов и связывали руки за спиной.

Я следил за Таном, не обращая внимания на происходящее. Он пошел к воротам крепости, и наши воины громкими криками приветствовали его, поднимая к небу оружие.

— Старый бык еще не забыл, как надо драться, — восхищенно рассмеялся Мемнон, но я не смеялся вместе с ним. Холодок дурного предчувствия пробежал у меня по коже, как будто в воздухе надо мной пронеслись крылья стервятников, усаживающихся в ожидании новой жертвы.

— Тан, — прошептал я. Он шел медленно, его слегка пошатывало. Опустил щит, и я увидел увеличивающееся красное пятно на нагруднике.

Я толкнул Масару в руки Мемнона и сбежал вниз по лестнице. Эфиопская стража у ворот попыталась сдаться мне в плен, но я оттолкнул их и выбежал на каменный мост.

Тан увидел меня и улыбнулся, но улыбка получилась кривой. Он остановился, и ноги медленно подогнулись. Тяжело опустился на середину перемычки. Я сел рядом с ним на колени и увидел дыру в нагруднике крокодиловой кожи. Из нее сочилась кровь. Я понял, что голубой меч проник гораздо глубже, чем можно было ожидать. Аркоун сумел рассечь мечом и бронзовый щит, и крепкий кожаный нагрудник. Острие клинка пронзило грудь Тана.

Я осторожно развязал ремни доспехов и снял нагрудник. Мы с Таном осмотрели рану. Это был узкий глубокий порез шириной, точно соответствующей размерам клинка, похожий на маленький рот с красными губами. С каждым вздохом розовая пена появлялась на ране. Клинок пронзил легкие, но я не мог сказать это вслух. Никто не способен выжить после проникающей раны в легкие.

— Ты ранен, — слова мои прозвучали глупо. Я сам почувствовал это и не смог поднять глаза на друга.

— Нет, старина, я не ранен, — тихо сказал он. — Я убит.

ШИЛУК И сделали для Тана носилки из своих копий и постелили на них овчину. Они подняли командира и мягко, не спеша, внесли в крепость Адбар Сегед.

Мы положили его на постель царя Аркоуна, а затем я выслал их из комнаты. Когда все вышли, я положил голубой меч на постель рядом с ним. Он улыбнулся и опустил руку на золотую, украшенную драгоценными камнями рукоять. — Я дорого заплатил за это сокровище, — прошептал он. — Как бы мне хотелось хоть раз пойти с ним в бой. Я не стал ни утешать, ни обнадеживать. Как и всякий бывалый воин, Тан видел слишком много легочных ран. Я не смог бы обмануть его относительно исхода. Я завязал рану полотняной полосой и заткнул прокладкой из шерсти. Пока обрабатывал ее, читал заклинания против кровотечения:

— Изыди, творенье Сета…

Тан медленно отдалялся от меня. Каждый новый вдох требовал все больших усилий, и я слышал, как кровь бурлит у него в легких, словно прячущееся в трясине чудовище.

Я смешал для него настой сонного цветка, но он не захотел выпить.

— Я хочу прожить каждую минуту своей жизни. Даже самую последнюю.

— Что еще я могу для тебя сделать?

— Ты уже слишком много сделал для нас. Но нашим просьбам, кажется, не будет конца.

Я покачал головой.

— Я все готов отдать вам.

— У меня есть к тебе последняя просьба. Во-первых, я хочу, чтобы ты никогда не говорил Мемнону, кто его настоящий отец. Он должен верить, что в его жилах течет кровь фараона. Ему предстоят великие дела, и ничто не должно мешать ему.

— Он гордился бы твоей кровью не меньше, чем кровью фараона.

— Поклянись, что никогда не расскажешь ему.

— Клянусь, — сказал я, и Тан замолчал на некоторое время, собираясь с силами.

— У меня есть еще одна просьба.

— Я заранее обещаю выполнить ее.

— Береги мою женщину, ту, которая никогда не сможет стать моей женой. Береги и храни так, как делал ты все эти годы.

— Ты же знаешь, я буду беречь ее.

— Да, я знаю, потому что ты всегда любил ее так же сильно, как и я. Береги Лостру и детей. Я отдаю их в твои руки.

Он закрыл глаза, и я подумал, что конец близок, но силы его превосходили силы обычных людей. Через некоторое время Тан открыл глаза.

— Я хочу видеть царевича.

— Он ждет тебя на террасе, — ответил я и вышел из-за занавески наружу.

Я увидел Мемнона у дальнего конца террасы. Масара была рядом с ним, они стояли, не касаясь друг друга. Лица их были серьезны, говорили приглушенными голосами. Оба обернулись, когда я вышел.

Мемнон сразу направился ко мне, оставив девушку одну. Он прошел прямо к постели Тана и остановился над ним. Тан улыбнулся, но улыбка получилась неуверенной. Я знал, каких усилий она ему стоила.

— Ваше высочество, я научил вас всему, что знаю о войне, но я не могу научить вас жизни. Каждый человек должен учиться сам. Больше мне нечего сказать вам перед тем, как я отправлюсь в свое последнее путешествие. Я должен сказать только одно: я благодарен вам за счастье жить с вами рядом, знать вас все эти годы и верно служить вам.

— Вы всегда были для меня больше, чем учителем, — тихо ответил Мемнон. — Вы были для меня отцом, которого я не знал.

Тан закрыл глаза, и по его лицу прошла гримаса боли. Мемнон наклонился и пожал его руку.

— Боль такой же враг, как и все остальные, и ей нужно противостоять. Ты сам учил меня этому, вельможа Тан.