За два года жизни в плену я много раз слышал пароль, так как комната моя находилась над главными воротами, однако с тех пор он мог измениться. Я уже собирался дать приказ убить начальника стражи, но все же прокричал старый пароль:

— Гора высока!

— Проходите! — Начальник стражи отошел в сторону, и мы, выйдя из толпы и отбросив назад тех, кто пытался следовать за нами, побежали по перемычке. Я так спешил оказаться рядом с Масарой, что не заметил глубокую пропасть по обеим сторонам моста и без малейшего страха провел отряд к воротам.

— Где царь Аркоун? — закричал я стражам, загородившим нам дорогу. Они колебались, и я выкрикнул: — Гора высока! У меня срочное сообщение для царя! В сторону! Дайте пройти! — Мы прорвались через открытые ворота раньше, чем они успели сообразить, что произошло, и я помчался по лестнице на верхнюю террасу во главе двенадцати воинов.

У дверей в покои Масары стояли два стражника, и это обрадовало меня. Я беспокоился, как бы девушку не перевели в другую часть крепости. Если охрана на месте, девушка тоже здесь.

— Кто ты? — крикнул один из стражников и обнажил меч. — Кто приказал… — он не закончил вопроса. Я отступил в сторону и пропустил вперед Мемнона и Ремрема. Они налетели на стражников и убили их раньше, чем те успели пустить в ход оружие.

Дверь в комнату Масары была заперта изнутри, и как только мы нажали на нее втроем, там раздались вопли женщин. С третьей попытки дверь поддалась, и я влетел в комнату. Внутри царили глубокие сумерки, и я с трудом разглядел кучку женщин в дальнем конце комнаты.

— Масара! — окликнул я девушку и сорвал с головы парик. Мои волосы рассыпались по плечам. Красавица сразу узнала меня.

— Таита! — Она укусила за руку женщину, которая пыталась удержать ее, и подбежала ко мне. Обхватила за шею и обняла, а потом, когда увидела, кто стоит у меня за спиной, объятия ослабли, черные глаза широко раскрылись, краска залила ее щеки.

Мемнон тоже сорвал парик. Без парика его царскую природу невозможно было скрыть. Я отступил в сторону и оставил Масару одну. Они смотрели друг на друга. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем молодые люди смогли пошевельнуться и произнести хоть слово. Масара тихо сказала по-египетски:

— Ты пришел. Ты сдержал обещание. Я знала, что так и будет.

Кажется, я в первый и единственный раз в жизни увидел Мемнона растерянным. Он только кивнул головой, а потом произошло нечто поразительное: кровь залила его шею и распространилась по лицу так, что в темной комнате словно посветлело. Наследник короны Египта, сын фараона, командир первого отряда колесниц, лучший из десяти тысяч, награжденный «Золотом доблести», стоял и смотрел на девушку, не в силах произнести ни слова, как последний батрак.

За моей спиной одна из женщин закудахтала, как испуганная курица, и, прежде чем я успел схватить ее, вывернулась и выскочила наружу по крутой лестнице. Вопли эхом разнеслись по каменным коридорам.

— Стража! Враги прорвались в восточное крыло! Быстрее! — И почти сразу же за ее криком по лестнице застучали тяжелые кожаные сапоги.

В одно мгновение Мемнон из краснеющего юнца превратился в сурового воина.

— Позаботься о ней, Таита. Ни один волос не должен упасть с ее головы! — приказал он и прошел мимо меня к вершине лестницы. Первого врага убил классическим колющим ударом в горло, которому его научил Тан. Потом уперся ногой в грудь убитого, выдернул меч и пинком сбросил труп по лестнице. Падающее тело очистило ее.

Мемнон оглянулся на меня.

— Как ты думаешь, успеем мы добежать до ворот раньше, чем их закроют?

— Должны добежать, — ответил я. — Лучше пройти по внешней лестнице.

— Ремрем, вперед. Таита и царевна пойдут в середине. Я останусь в арьергарде, — коротко приказал царевич и ткнул мечом в глаз следующего воина.

Эфиоп уронил оружие и обеими руками схватился за лицо. Мемнон пронзил его грудь мечом и снова столкнул вниз, очистив лестницу от преследователей.

— Иди за Ремремом, — крикнул он мне. — Не стой здесь, беги!

Я схватил Масару за руку, и мне не пришлось тащить ее за собой. Она бежала за мной так легко и быстро, что сама тащила меня вперед.

Свет больно ударил по глазам, когда мы выбежали на террасу. После сумерек в комнате я на некоторое время ослеп. Я проморгался, а потом посмотрел на ту сторону крепости, за которой простиралась ровная вершина столовой горы. Шилуки Тана уже подходили к мосту, их перья плясали, а щиты высоко поднимались в воздух.

— Каян! Бей! Бей! — кричали они, и наконечники их копий были влажны от свежей крови. Охваченные паникой крестьяне разбегались в разные стороны. Шилуки уже подошли ко входу на мост.

Там находилось две или три сотни воинов Аркоуна. За спиной у них была пропасть, и смертельная опасность превратила их в героев. Теперь они действительно дрались как львы, и, хотя несколько десятков свалилось вниз, с воплем падая на дно долины, живые сумели отбить первую атаку шилуков.

Потом я увидел Тана именно там, где и ожидал увидеть, в самом центре. Его шлем сверкал, как маяк, в черном море шилуков. На моих глазах он вскинул голову и запел.

Дикари шилуки подхватили слова песни, и ветер донес их через пропасть. С боевым гимном на устах они бросились вперед, и теперь ничто не могло устоять перед ними. Кололи и рубили защитников моста, и Тан первым пробился на каменную перемычку. Не переставая петь, он побежал по ней с неожиданной для его роста легкостью. Шилуки гуськом последовали за ним по узкому проходу.

Тан уже пробежал половину пути, когда песня вдруг замерла у него на устах, и он остановился.

От ворот Адбар Сегеда, прямо из-под моих ног, навстречу ему выступил другой воин. Сверху я не мог разглядеть его лица, но оружие в правой руке ни с чем нельзя было спутать. Голубой меч молнией сверкнул на солнце.

— Аркоун! — взревел Тан. — Я искал тебя!

Эфиоп не знал слов, но смысл их трудно было не понять. Он захохотал, и борода его, как облако, окутала лицо на ветру.

— Я знаю тебя! — Аркоун взмахнул серебристым клинком над головой, и тот просвистел в воздухе. — На этот раз я тебя убью! — И длинными упругими шагами пошел вперед по узкой перемычке.

Тан перехватил бронзовый щит и спрятал за ним голову, ибо знал мощь сверкающего клинка. Я понял, что теперь он не собирается отражать его удар мягкой бронзой своего меча. Аркоун также не забыл их первой встречи и действовал более осторожно. И, судя по тому, как он держал серебристо-голубой меч, не собирался легкомысленно рубить сплеча.

Они сблизились, и я увидел, как Аркоун подобрался. Плечи его поднялись, он перенес центр тяжести вперед. Хотел с разгона ударить Тана в голову. Тан поднял щит и принял удар голубого клинка его серединой. Меч из другого материала сломался бы от такого удара, но серебряный клинок пронзил бронзовый щит, словно козью шкуру. Вошел в него наполовину длины.