— Нам пришлось отступить здесь и здесь, — показал на карте Александр Герман. — Если ящеры смогут форсировать речку, наше положение станет крайне тяжелым, поскольку неприятель получит шанс прорваться в центре. Пока мы удерживаем наши позиции, однако, один только Бог знает, насколько нас хватит, если нам не поможет герр генерал Чилл.

Чилл тоже показал на карту.

— В этом районе у вас есть русские части — вы можете подтянуть подкрепления.

— Видит Бог, у меня есть люди, — ответил Александр Герман и тут же закашлялся, сообразив, что дважды упомянул божественное начало, в которое не должен верить. Он вытер рот рукавом и продолжал: — Сами по себе люди не в силах решить наши проблемы. Мне необходимо разрушить взаимодействие сконцентрировавшихся поблизости войск ящеров.

— Бесполезный расход наших противотанковых сил, — возразил Чилл.

— Я расходую русских солдат — почему вы бережете своих изнеженных любимчиков? — проворчал Александр Герман.

— Они специалисты своего дела, и их некем заменить, — ответил генерал Вермахта. — Если мы потеряем противотанковый батальон здесь, то не сможем рассчитывать на него в тот момент, когда уникальное мастерство и техника будут нам действительно необходимы.

Александр Герман ударил кулаком по карте.

— Они жизненно важны именно сейчас, в том месте, о котором говорю я! — закричал он. — Если мы их не используем, у нас вообще не будет никаких шансов — что бы вы не говорили о нужном времени и месте. Взгляните сами, в каком тяжелом положении находятся мои люди!

Чилл посмотрел и с пренебрежительной усмешкой покачал головой.

— Быть может, вам следует еще раз все хорошенько обдумать, — сказал ему Бэгнолл.

Немецкий генерал одарил англичанина мрачным взглядом.

— Я с самого начала понял, что ваш дурацкий план обречен на поражение, — заявил Чилл. — За ним ничего не стоит, кроме желания бросить в огонь хорошие немецкие войска ради спасения англо-русского альянса.

— Проклятье, — пробормотал Бэгнолл по-английски.

Чилл услышал и понял, отчего его лицо стало еще более холодным. Александр Герман не понял смысла сказанного Бэгноллом, но тон англичанина был ясен и так.

— Всего лишь полчаса назад, — снова заговорил по-немецки Бэгнолл, — я послал русского солдата с подтверждением вашего — во всяком случае, немецкого — приказа об отступлении. Я пытаюсь сделать все, что в моих силах, в соответствии с тем, как понимаю происходящее.

— Очень похоже, что вы забыли свой здравый смысл дома, когда покидали Лондон, — ядовито заметил Чилл.

— Вполне возможно, однако, я так не думаю, — Бэгнолл повернулся к Александру Герману. — Генерал, я знаю, что на вашем участке фронта мало танков; если бы ящеры располагали мощной ударной группировкой, они уже были бы здесь, и нам бы давно пришел конец. Скажите мне: они используют бронированные грузовики с орудийными башнями?

— Да, мы видели их множество раз, — не задумываясь, ответил командир партизан.

— Вот! — Бэгнолл вновь обратился к Курту Чиллу. — Надеюсь, броневики достаточно велики для ваших противотанковых частей? Чтобы подстрелить танк ящеров при помощи восьмидесяти восьми миллиметрового орудия нужно, чтобы очень повезло, но против броневика оно весьма эффективно.

— Тут вы правы. — Чилл посмотрел на Александра Германа. — Почему вы сразу не сказали, что вам угрожают броневики? Я бы немедленно направил к вам часть своего батальона.

— Кто знает, что заставит фашиста принять решение? — ответил Александр Герман. — Если вы намерены послать своих людей, то вам следует поторопиться.

Они вышли вместе, продолжая спорить о том, сколько людей и орудий потребуется Герману.

Бэгнолл позволил себе протяжно присвистнуть. Джером Джонс подошел к нему и похлопал по спине.

— Отличная работа, — заметил Кен Эмбри. — Похоже, мы отрабатываем свой хлеб на все сто. — Он налил себе из самовара стакан коричневого пойла и подмигнул остальным, — Как вы думаете, товарищ генерал Герман видел хотя бы один броневик?

Джонс разинул рот и в изумлении переводил взгляд с Эмбри на Бэгнолла и обратно.

— Откровенно говоря, я не имею ни малейшего представления, — сказал Бэгнолл. — Однако Чилл мгновенно ухватился за мои слова, не так ли? Если бронетанковые войска появится в наших окрестностях, даже педантичные немцы не станут спорить, что необходимо подтянуть противотанковую артиллерию.

— Создается впечатление, что так оно и есть, — заметил Эмбри. — Я должен выпить за героических партизан. — Он торжественно поднял свой стакан.

— Товарищ Герман очень наблюдательный человек, — заявил Бэгнолл. — Я до сих пор не уверен, такой ли он хороший солдат и командир, но соображает он быстро.

— Вы сделали свое заявление, зная, что оно не соответствует действительности, и не сомневаясь, что Чилл проглотит наживку, — почти с упреком заметил Джонс.

— А разве ты сам так никогда не поступал — с официанткой, например? — спросил Бэгнолл и с удивлением обнаружил, что Джонс залился краской. — Я просто подумал, что если он откажется, то ситуация хуже не станет: Чилл будет всячески тянуть, а нам ничего не остается, как рассчитывать на то, что он выполнит свое обещание. Мне показалось, что будет неплохо дать ему лишний повод согласиться.

— И в следующий раз, если нам повезет, он не станет возражать, — сказал Эмбри. — Если только, конечно, его люди не погибнут, и фронт не будет прорван — но риск неизбежен.

— Мы узнаем об этом, когда в Пскове начнут рваться снаряды. — Бэгнолл показал на карту. — Нам больше некуда отступать — в противном случае, их пушки будут обстреливать город.

— Теперь остается только ждать, — сказал Джонс. — Совсем как в Дувре, когда мы смотрели на экраны радаров, дожидаясь появления немецких самолетов. Похоже на крикет — когда ход переходит к противнику, ты получаешь право ему ответить только после того, как он произведет свой удар.

Прошло несколько часов. Бабушка принесла им миски с борщом — густым свекольным супом с основательной порцией сметаны. Бэгнолл механически отправлял в рот одну ложку за другой, пока миска не опустела. Ему никогда не нравилась свекла или сметана, но еще меньше хотелось остаться голодным.

«Топливо», — сказал он себе, — «отвратительное на вкус, но тебе необходимо наполнять свои баки».

В это время года в Пскове темнело поздно: здесь, в отличие от находившегося к северо-востоку Ленинграда, не было сезона белых ночей, но западное небо еще долго сохраняло оранжево-розовый цвет. В комнату вошла Татьяна. Начавшие зевать англичане сразу же оживились: даже в бесформенной гимнастерке и мешковатых брюках солдата Красной армии она выглядела слишком женственной, чтобы носить через плечо винтовку с оптическим прицелом.

Джером Джонс приветствовал ее по-русски. Она кивнула ему и изрядно удивила Бэгнолла, когда подошла к нему и поцеловала таким долгим и страстным поцелуем, что оставалось лишь поражаться, как он не умер от удушья. И хотя одежда скрывала ее формы, Бэгнолл успел ощутить, что сжимает в объятиях женщину.