Боль не отпускала ни на секунду, была терпимой, не столь ужасной, как он мог бы себе представить. Попытка двинуть рукой, расшатать гвоздь конечно же привела бы к усилению боли.

Он боялся не только шевельнуть рукой, но и смотреть на нее. И хотя он знал, что «картинка», которую рисовало сознание, будет страшнее реальной, у него свело желудок, когда он повернул голову и взглянул на рану.

Если не считать лишнего пальца, белая резина хирургической перчатки превращала его руку в руку Микки-Мауса, вроде изображенных на плакатах, приклеенных к стенам и направляющих к креслу, где и застыл Лэнни с одной из книг матери на коленях. Даже раструб перчатки чуть завернулся, образуя манжет.

По запястью под перчаткой бежали чьи-то лапки: Билли понял, что это течет пока невидимая глазу кровь.

Он-то ожидал, что кровотечение будет куда более сильным. Гвоздь мешал потоку крови. Затыкал собой рану. Если его убрать…

Билли затаил дыхание. Прислушался. На кухне тишина. Должно быть, убийца ушел.

Гвоздь. Шляпку не вогнали в плоть. От ладони ее отделял зазор в три четверти дюйма. Он видел насечку на металле.

Длину гвоздя он определить не мог. Судя по диаметру, она составляла как минимум три дюйма от шляпки до острия.

Если учесть, что над полом, с учетом толщины пробитой кисти, шляпка возвышалась дюйма на полтора, получалось, что половина гвоздя ушла в пол. Пробив паркет и черный пол, острие гвоздя должно было войти в лагу.

А если гвоздь в четыре дюйма, то в лагу вошло бы не только острие, но и немалая часть самого гвоздя. И вытаскивание его стало бы на один дюйм ужаснее.

В те времена, когда строился этот дом, строители знали свое дело лучше. Лаги ставили крепкие, шириной в четыре, иногда в шесть дюймов.

Тем не менее Билли полагал, что ему и тут могло повезти. Из каждых четырнадцати дюймов пола на лагу приходилось только четыре.

Забейте в пол наугад десять гвоздей, и только три попадут в лагу. Острия семи остальных выйдут в пустые пространства между ними.

Попытавшись согнуть пальцы левой руки, чтобы проверить их гибкость, Билли с трудом подавил непроизвольный вопль боли, который рванулся из груди. Не до конца, вопль все-таки вырвался, пусть и хрипом.

Внезапно Билли задался вопросом. А вдруг убийца, прежде чем уйти, набрал номер 911 и, не сказав ни слова, положил трубку?

Ральф Коттл, словно часовой, сидел на тахте, недвижный и внимательный, каким может быть только труп.

Убийца положил правую ногу мертвеца на левую, руки – на колени. Тот вроде бы терпеливо ждал, когда хозяин дома принесет поднос с коктейлями… а может, на огонек заглянут сержанты Наполитино и Собецки.

Хотя Коттла не изувечили и не снабдили парой лишних рук, Билли подумал о жутких манекенах, которые с такой заботой модифицировали в доме Стива Зиллиса.

Зиллис сейчас стоял за стойкой бара. Билли видел его автомобиль на стоянке чуть раньше, когда остановился на обочине шоссе напротив таверны, чтобы посмотреть, как заходящее солнце «сжигает» гигантскую скульптурную композицию.

Коттл – позже. Зиллис – позже. Сейчас – гвоздь.

Очень осторожно Билли повернулся на левый бок, чтобы наконец-то посмотреть на приколоченную руку.

Большим и указательным пальцем правой руки ухватился за шляпку гвоздя. Попробовал чуть покачать его взад-вперед в надежде, что он пошевелится, но гвоздь сидел крепко.

Будь шляпка маленькой, он мог бы потянуть руку вверх и, чуть расширив ранку, оставить гвоздь в полу.

Но шляпка была широкая. Если бы он даже сумел вытерпеть боль, руке досталось бы слишком сильно и наверняка пришлось бы обращаться к врачу.

Когда Билли решил активнее раскачивать гвоздь, боль мгновенно превратила его в ребенка. Он пытался зажать боль зубами, сжимал их так сильно, что у него едва не свело челюсти.

Гвоздь сидел крепко, и казалось, он скорее сломает зубы, так они упирались друг в друга, чем вытащит гвоздь. А потом гвоздь вдруг шевельнулся.

Крепко зажатый между большим и указательным пальцем, начал подаваться, двигаться вместе с ними, пусть и чуть-чуть. Но, двигаясь в дереве пола, он одновременно двигался и в руке.

Боль ослепляла, молниями, одна за другой, вспыхивала в голове.

Он почувствовал, как металл трется о кость. Если бы гвоздь сломал кость или она треснула бы, без медицинского вмешательства уже не обошлось бы.

Пусть кондиционер и работал, раньше у Билли не создавалось ощущения, что в доме холодно. Теперь же пот, похоже, едва выступая на коже, превращался в лед.

Билли раскачивал гвоздь, а боль в голове становилась все ярче и ярче, пока он наконец не подумал, что стал прозрачным и весь светится болью. Правда, кроме Коттла, увидеть это никто не мог.

Хотя вероятность того, что гвоздь попадет в лагу, была не столь велика, острие, похоже, не висело в воздухе, а сидело в твердом дереве. Сказывался принцип рулетки отчаяния: ты ставишь на красное, а выпадает черное.

Гвоздь таки вышел из дерева, и с криком триумфа и ярости Билли едва не отбросил его в гостиную. Если бы он это сделал, ему пришлось бы искать гвоздь, потому что на нем осталась его кровь.

В итоге гвоздь остался между большим и указательным пальцем правой руки, и Билли положил его на пол, рядом с дыркой в полу.

Ослепительный свет боли потемнел, и, пусть она продолжала пульсировать, он смог подняться на ноги.

Левая кисть кровоточила в тех местах, где гвоздь вошел и вышел из нее, но кровь не текла струей. Руку ему, в конце концов, только пробили, а не просверлили, так что ранки были небольшими.

Подставив правую руку под левую, чтобы кровь не капала на дорожку и паркет, Билли поспешил на кухню.

Над раковиной, пустив ледяную воду, Билли держал левую руку под струей, пока она наполовину не онемела.

И скоро кровь из ранок уже едва капала. Выдернув из контейнера несколько бумажных полотенец, Билли обвязал ими левую руку.

Вышел на заднее крыльцо. Задержал дыхание, прислушиваясь не столько к убийце, сколько к приближающимся сиренам.

Минуту спустя решил, что на этот раз обошлось без звонка по номеру 911. Убийца-постановщик гордился своей изобретательностью; сюжетные ходы у него не повторялись.

Билли вернулся в переднюю часть дома. Увидел фотографию, которую убийца бросил ему в лицо. Он совершенно про нее забыл, и теперь она лежала на полу в коридоре.

Симпатичная рыжеволосая женщина смотрела в объектив. Испуганная до смерти.

У нее наверняка была обаятельная улыбка.

Билли эту женщину никогда не видел. Значения это не имело. Она была чьей-то дочерью. Где-то люди любили ее.

«Отделайся от суки».