– Черт, он до сих пор это говорит?

– До сих пор.

– Он говнюк. Прикрывается своими шуточками, но говнюк, все точно.

– Значит, какое-то время он крутился вокруг вас, а потом пропал.

– Да, и расследование зашло в тупик. Джудит исчезла, будто ее и не существовало. В конце того года Зиллис бросил учебу, ушел со второго курса. После чего я его больше никогда не видел.

– Сейчас он в наших краях.

– Интересно, где он побывал в промежутке?

– Может, мы это выясним.

– Надеюсь, вы это выясните.

– Я вам еще позвоню, – пообещал Билли.

– По этому делу в любое время. Служба – это ваше призвание, помощник шерифа.

На мгновение Билли его не понял, практически забыл, кем представлялся, но быстро нашелся с правильным ответом:

– Да. Мой отец был копом. Его похоронили в форме.

– У меня в полиции служили отец и дед, – сказал Озгард. – Так что я тоже потомственный служака. И я не могу забыть Джудит Кессельман. Я хочу, чтобы она покоилась с миром, а не просто валялась в какой-то канаве. Видит Бог, на свете не так уж много справедливости, но очень хочется, чтобы в этом деле она восторжествовала.

Отключив связь, Билли какое-то время не мог сдвинуться с места. Так и сидел на краю кровати, глядя на Лэнни, а Лэнни смотрел на него.

Рэмси Озгард плыл по жизни, не боясь волн, не стремясь прибиться к берегу. Без остатка отдавал себя городу, в котором жил.

Билли слышал эту преданность людям в словах Озгарда, ее не могли заглушить сотни миль, которые их разделяли, она слышалась так же явственно, как если бы детектив находился в одной комнате с ним. И вот тут Билли осознал, насколько полным был его уход из жизни других людей. И насколько опасным.

Барбара начала вытаскивать его из затворничества, коснулась его сердца, и тут этот чертов вишисуас. Жизнь показала две своих стороны: жестокость и абсурдность.

Но сейчас он находился среди волн, и не по своему выбору. События отбросили его далеко от берега, на глубину.

Двадцать лет сдерживания эмоций, ухода от общественной жизни, затворничества лишили его многих навыков. Теперь он пытался вновь научиться плавать, но течение, похоже, уносило его все дальше от людей, к еще большей изоляции.

Словно зная, что его ждет лавовая труба, куда не придут скорбящие и не положат цветы, Лэнни не хотел, чтобы его упаковали в пластиковый саван.

Убили его не в этой комнате, поэтому ни кровь, ни ошметки мозгов не марали стены и мебель. Билли хотел, чтобы исчезновение Лэнни не вызвало никаких подозрений и не повлекло за собой полномасштабного расследования, а потому старался, чтобы все так и осталось чистым.

Из стенного шкафа для белья он вытащил стопку махровых полотенец. Лэнни пользовался тем же стиральным порошком, что и Перл. Билли сразу узнал запах.

Полотенцами укрыл подлокотники и спинку кресла, в котором сидел труп. Если бы что-то выплеснулось из раны в затылке, то попало бы на полотенца, а не на ткань обивки.

Из дома Билли привез небольшой пластиковый мешок, какие используются для мусорных ведерок в ванной. Избегая смотреть в выпученные глаза, надел мешок на голову мертвеца, липкой лентой закрепил на шее: еще одна мера предосторожности на случай, если из развороченного затылка что-то выплеснется.

Хотя Билли знал, что грязная работа никого не может свести с ума, знал, что ужас приходит вслед за безумием, не прежде, он тем не менее задался вопросом: как долго ему еще понадобится возиться с мертвецами, чтобы его сны, если не часы бодрствования, превратились в вопящий ужас?

Лэнни с готовностью перебрался с кресла на пленку, но в дальнейшем сотрудничать отказался. Лежал на полу в позе человека, сидящего в кресле, никак не желал выпрямить ноги.

Rigor mortis. Трупное окоченение. Если труп достаточно долго остается в одном положении, ранее мягкие ткани становятся жесткими. Потом разложение приводит к их размягчению.

Но Билли понятия не имел, сколько на это могло уйти времени. Шесть часов, двенадцать? Ждать, чтобы выяснить это на практике, он не мог.

Поэтому попытался завернуть в пленку застывшего Лэнни. Иногда казалось, что мертвец сопротивляется сознательно и целенаправленно.

Но в конце концов Билли своего добился: запаковал покойника в пленку и оклеил липкой лентой.

На полотенцах не осталось ни пятнышка. Билли сложил их и убрал обратно в стенной шкаф.

Только теперь они пахли не так хорошо.

Доставить Лэнни к лестнице труда не составило, но первый пролет Лэнни преодолевал с грохотом. Согбенное тело громко билось о каждую ступеньку.

На лестничной площадке Билли напомнил себе, что Лэнни предал его, чтобы спасти свою работу и пенсию, и они оба здесь из-за его предательства. После этого Лэнни столь же громко преодолел второй пролет.

Потом Билли протащил труп коридором, через кухню, заднее крыльцо. Короткая лестница, и они уже во дворе.

Он подумал о том, чтобы загрузить труп в «эксплорер» и подвезти как можно ближе к шахте. Но расстояние было невелико, и он решил, что дотащит тело волоком. Едва ли на это ушло бы больше сил, чем на погрузку Лэнни в багажное отделение и извлечение обратно.

Земля, накалившаяся за день, отдавала запасенное тепло, но, к счастью, с горы подул легкий ветерок.

Маршрут, все время в горку, сначала по двору, потом через траву и кусты, оказался более длинным, чем он предположил, оценивая расстояние от подножия лестницы, ведущей на заднее крыльцо. Заныли руки, плечи, спина.

Где-то по пути Билли вдруг понял, что плачет. Его это испугало, он понимал, что должен оставаться крепким, как кремень.

Причину слез он понимал. Чем ближе приближался к лавовой трубе, тем труднее ему удавалось воспринимать этот груз как инкриминирующий его труп. Как ни крути, это был Лэнни Олсен, сын женщины, которая открыла сердце и дом издерганному донельзя четырнадцатилетнему подростку.

В звездном свете Билли показалось, что валун рядом с лавовой трубой – вылитый череп.

Но что бы ни ждало его впереди – гора черепов или усыпанная ими равнина, – он не мог повернуть назад, как и не мог воскресить Лэнни. Он был всего лишь Билли Уайлсом, хорошим барменом и несложившимся писателем. Чудес он творить не мог, в нем лишь жила надежда на лучшее и способность к выживанию.

Поэтому под звездным светом и обдуваемый горячим ветерком, он добрался до черепа, оказавшегося обычным камнем. А потом, не мешкая, даже не переведя дыхания, отправил труп в дыру в земле.

Навалился грудью на раму из красного дерева, всматриваясь в темноту, слушая, как тело спускается все глубже и глубже.

Когда наступила тишина, он закрыл глаза и выдохнул: «Все кончено».