— Слышала. Он долго прожил в Холлимиде, и я даже знаю почему, — сказала девушка. — Там есть хорошенькая, светловолосая барышня, и мы ожидали, что она будет его невестой.

— И будет, — с уверенностью проговорил Роб, — лучшего жениха ей и не найти… Но что же мы все толкуем о других, а о себе забываем? — совсем другим тоном продолжал он, вновь притягивая к себе девушку. — Ты себе и представить не можешь, как я рад тебя видеть, моя дорогая козочка!

Уинифреда теперь чувствовала, что это была правда.

— Ах, лиходейка-судьба! — снова заговорил он, обменявшись с нею десятком горячих поцелуев. — Какая досада, что нет капитана! Но он хотел вернуться непременно сегодня же. Быть может, ты подождешь меня, если я приду ночью поболтать с тобой по душам? А если ты чересчур устала, то отложим это до завтра.

— Нет, я лучше прожду тебя хоть до самой утренней зари, милый Роб. Приходи, когда можешь. Я…

Она хотела еще что-то добавить, но в это время к молодым людям подковылял Джек, до тех пор остававшийся в стороне.

— Уини, нам некогда здесь долго задерживаться, — встревоженно сказал он. — Ты знаешь, дело не терпит.

— Да, да, правда! Идем, Джек, — торопливо ответила девушка с виноватым видом.

Сержант в недоумении перевел свой взгляд с Джека на его сестру и обратно. Очевидно, они что-то от него скрывали, но что именно? Какой мог быть у них секрет от него?

Как ему ни хотелось узнать этот секрет, он не решался прямо предложить вопрос, который мог казаться неуместным, и сильно мучился этим. Уинифреда своим тонким женским чутьем угадала его мысли и шепнула ему:

— Не думай ничего дурного, милый Роб. У нас есть небольшое дельце, о котором мы обещали никому не говорить, пока оно благополучно не обделается. Когда ты придешь в гостиницу, оно будет покончено и я все скажу тебе.

— Хорошо, я верю тебе, дорогая, — сказал сразу успокоенный Роб, еще раз крепко целуя девушку. — Идите с миром. При первой возможности я прибегу к тебе.

— Ах, как бы нам не опоздать! — озабоченно ворчал Джек, усиленно подпрыгивая и постукивая своей деревяшкой по гулкой городской мостовой. — Помнишь, Уини, ведь губернатор сказал — не терять ни одной минуты. А ты столько времени проболтала с милым дружком. Я был как на иголках… Но вот что: не лучше ли нам пройти прямо в замок, чем еще завертывать в гостиницу? Как ты думаешь, а?

— Нет, — возразила девушка, — сначала мы поставим Джинкема на место и велим его покормить, а потом и в замок. Без Джинкема даже скорее выйдет. Авось не опоздаем.

Как всегда, Джек сдался на доводы своей сестры, рассудительность которой ставил выше своей собственной. С обычными своими прибаутками он стал погонять осла к мосту.

Глава XVI

В ГОРОДЕ И ЗАМКЕ

Через реку Авон, разделяющую город Бристоль на две половины, был перекинут мост, посередине шоссированный, унизанный по обеим сторонам зданиями и укрепленный с концов башневидными сооружениями: таков всегда был вид мостов в старые годы. Среди жилых домов и торговых помещений красовалась даже церковь очень оригинальной постройки и удивительно непропорциональных размеров: семидесяти футов в длину и только двадцати одного в ширину.

Мост этот сыграл значительную роль в политических судьбах Бристоля, так как его обитатели — «мостовики», как их называли в отличие от других, — были все поголовно приверженцами парламента, и он, в особенности по вечерам, являлся местом сборища единомышленных граждан всего города.

Так и в этот темный и холодный мартовский вечер, который мы описываем, на одном из концов моста собралась довольно многочисленная толпа с целью потолковать о событиях дня и высказать свои предположения насчет будущего. Ревностный патриотизм заставлял собравшихся пренебречь личными удобствами. Тысячеголовая толпа, сжатая со всех сторон не лучше сельдей в бочонке, терпеливо стоит целыми часами, лишь бы только услышать слово правды и безобманного обещания.

Я не знаю зрелища более великого и приятного, чем то, которое представляет вид собрания свободомыслящих людей, этого моря народных лиц, на которых так ярко выражается природная склонность человека ко всему, что носит в себе истину и добро и отвращение ко всему лживому и злому. Наоборот, не нахожу зрелища более жалкого и позорного, чем то сборище, среди которого проповедуется насилие. На этих сборищах скапливаются все мракобесы, все враги свободы, все угнетатели человечества.

В числе собравшихся на Авонском мосту было немало обмундированных и вооруженных людей, хотя и не принадлежавших ни к одному из полков регулярной армии. Все это были добровольцы, тогда еще впервые явившиеся в Англии на смену насильственно набираемым «тренированным бандам». Эти добровольцы держали караул на мосту под начальством молодого офицера, имя которого впоследствии озарило славою страницы летописи, а меч навсегда дал себя чувствовать врагам свободы. Это был капитан Джон Бэрч из торгового сословия.

Писатели Реставрации забросали липкой грязью память этого честного человека, с презрением называя его низкородным, погонщиком вьючных лошадей, выскочкою и тому подобными якобы позорными кличками, как они со злобою упрекают и Оливера Кромвеля в том, что он был пивоваром. Между тем Джон Бэрч вовсе не был «низкородным»: он происходил из семьи состоятельных торговцев и сам занимался торговлей, которую вел на широкую ногу. В то время вовсе не считалось стыдом производить торговлю; ею занимались и многие дворяне, несмотря на их показное презрение к «торгашам». К тому же Джон Бэрч, судя по его дошедшей до нас обширной корреспонденции, обладал и некоторым образованием, а грамотностью превосходил многих своих высокопоставленных современников, не исключая и самого короля. Превосходил он многих и природным умом, и стойкой храбростью. В качестве партизанского вождя он стоит на первом месте, и описания его подвигов в этой народной войне читаются, как самый интересный роман с приключениями.

Будучи одним из первых по времени и усерднейшим сторонником парламента, Джон Бэрч набрал в Бристоле многочисленный отряд добровольцов, преимущественно из «мостовиков». С частью этого отряда он и держал на мосту караул, назначенный