И продажа помещичьей земли пошла шибко. За пятьдесят лет бывшие баре продали мужикам кроме половины, что отошла при освобождении, еще и еще. В конце концов перед первой мировой войной крестьяне владели восьмьюдесятью процентами всех пахотной земли.

И, можно сказать, сходили на нет помещики в Святой Руси. Оно и понятно: всходила новая Русь, не Святая, — безбожная.

* * *

Но все же почему страдал мужик и после 1861 года, до самой мировой войны? Не всякий мужик страдал. Те, что купили землю, покупали ее именно потому, что они получали землю в единоличную собственность.

Дайте собственнику бесплодную скалу, и он превратит ее в цветущий сад.

Наши крестьяне покупали не камни, а землю. Они не только разводили сады, но и сеяли пшеницу.

Мысли Ершова в сказке «Конек-Горбунок» обозначают, что подгородные крестьяне легче заимствовали науку о земледелии. И так как они были собственниками, то есть диктаторами над кусочком материи, им от Бога пожалованной, то они могли к своей земле приложить знания, ими полученные от столицы.

Да, из столицы.

* * *

В тюрьме я сидел, между прочим, с двумя крестьянами, которых немцы, разделявшие с нами заключение, называли «наши святые» за их набожность и христианские чувства. Один из них рассказал мне следующее.

— У меня было двадцать десятин (гектаров) земли. Значит, я был кулак, по-ихнему. Ну, пусть кулак. Я работал много, но, сказать по правде, получал мало. Не умел хозяйничать. Так было, пока ко мне не попала книжечка Столыпина. Может быть, не сам он ее написал, но так ее называли. Там было все рассказано, как надо хозяйничать. И когда я на своей земле завел такой порядок, как надо, то стал я прямо богатеем. Ну, конечно, когда началось то, что вы сами знаете, то у меня все отобрали и выгнали из села в лес. В лесу отвели мне четыре десятины. «Довольно с тебя, кулак!» И вправду, было мне довольно. Всё взяли у меня, всё, всё. Но книжечку Столыпина я унес с собой в лес. И вот прошло несколько годов, я опять все завел по Столыпину и опять был богат, ну, не богат, но достаточен. И опять мне стали завидовать, и опять всё отняли и выгнали, брат меня принял.

Что с ним было дальше, в данную минуту неважно, хотя это — потрясающая повесть. Здесь важно только то, как при Столыпине свет знания проникал в деревню. В это время действительно

Столица удалилась от деревни, когда стала теоретизировать или морализировать по Карлу Марксу. Автор «Капитала», по-видимому, не угадал, в чем тайна земледелия.

* * *

Тайна земледелия проста. Она заключается в поговорке: у семи нянек дитя без глазу.

Земля любит одного хозяина. Почему? Потому, что искусство хлебороба примерно наполовину состоит из знаний. Другая половина отдана глазомеру, смекалке.

Конечно, аксиомы признаются всяким коллективом, но таких мало в земледелии. Очень многое спорно. При таком положении, чтобы при коллективном управлении до чего-нибудь договориться, приходится по каждому делу, важному или мелкому, бесконечно спорить. Открываются прения, обсуждают-рассуждают, пока состарится большинство, которое что-то постановит. Именно «что-то», потому что меньшинство все же останется при своем мнении и будет исполнять решенное, так сказать, бездушно, неохотно. Между тем земледелие требует многочисленных и незамедлительных решений. При коллективе выходит такая канитель, что у людей пропадает охота убеждать и спорить.

Образуется психология:

— А ну вас всех в болото!..

Болото, то есть квиетизм, нежелание своей душевной силы тратить на безнадежные споры, очень легко и образуется.

Тогда коллектив, если находится подходящий человек, преобразуется в личную диктатуру над землей, которая, однако, диктатору не принадлежит. Поэтому стоит этого калифа на час сменить, и все его начинания идут насмарку.

Совсем другое дело, когда человек диктаторствует над своей земле, то есть когда он ее, земли, собственник. В этом случае решения, столь необходимые для земледелия, принимаются легко и быстро и исполняются незамедлительно.

И даже в том случае, если решения ошибочны, никто не будет собственника корить за ошибки. Он ответствен только перед самим собой. Это очень способствует успеху дела: собственнику легче признать свои ошибки. Наедине с самим собой, и на них, ошибках, не настаивать.

Ему легче понять и то если это так, что он вообще работать на земле не способен. Поняв это, он продаст свою землю, что очень хорошо. Покупщик, быть может, окажется более землеспособным. Удержится надолго земля в руках дельного хлебороба, и сие есть благо.

Земля не терпит тех, кто с нею плохо обращается. Она мстит дурным хозяевам: неподвижная по виду, она все же уходит от недобросовестных властителей.

* * *

Вернемся к реформе 1861 года. Землею тогда крестьян наделили. Но отдали ее не единоличным диктаторам, а вручили ее общине, то есть коллективным полудиктаторам. И это была великая ошибка.

Главная причина этого — заблуждение тогдашней интеллигенции.

Было два направления, давившие на правительство и Царя. Их можно назвать левыми и правыми, но лучше обозначать их социалистами и славянофилами. Эти два лагеря враждовали между собой почти по всем вопросам, но в проблеме земли они сошлись. За общину стояли социалисты, видя в ней какое-то приближение к своим теориям. Поэтому в насмешку противники общины стали называть ее «социализм высочайше утвержденного образца».

А славянофилы видели в общинном владении землей выражение некоей славянской самобытности. Эту самобытность они противопоставляли Европе неславянской.

Исторически это было неверно. Община была и в Европе, только в более ранние периоды. У славян же она просто запоздала, почему общину нельзя считать формою землевладения, свойственною исключительно славянам.

Кроме того, на правительство Александра II действовали еще и фискальные соображения, но это не столь важно.

* * *

Как бы там ни было, но земля в 1861 году была крестьянам передана в общинное владение, а не на праве личной собственности. И поэтому студенты с некоторым основанием продолжали распевать на итальянский мотив произведения русского помещика.

Действительно, ведь всюду была община и сопряженное с нею страдание, то есть бедность.

Однако пение студентами стихов Некрасова имело все же только некоторое основание. Вся Западная и Южная Россия, то есть Малороссия и Белоруссия, не знали общины. Реформаторы 1861 года приняли это во внимание и не ввели общины в этих областях насильно.