А потому что эти четверо были не самые последние люди из числа сантьеро.

Два мужчины и две женщины. Первый — дряхлый уже старик, чей сановитый вид и ярко красные штаны, бархатные полусапожки и шитый золотом жилет на ссохшихся плечах изобличали в нем верховного жреца — одного из двенадцати. На шее его, обычно украшенной гирляндами фетишей и амулетов, болтался всего один резной идол пожелтевшей растрескавшейся кости на плетенном из кокосовых волокон шнурке. И по этому признаку в нем можно было безошибочно узнать важную шишку — по этому, а еще по особому взгляду, вызывавшему отчего-то у Йунуса желание склониться в церемониальном поклоне. Вот он, значит, какой — Дзугибар Бандаго, один из епископов темного и зловещего культа.

А вот второй — Мутабасса, один из самых сильных (по слухам) колдунов на островах Маре-эль Смарагдос — прибыл сюда по каким-то делам. Он помоложе — пятьдесят от силы — и явно себе на уме.

Третьей была девушка, вернее, молодая женщина, — высокая, сильная и статная, одним своим видом будоражившая кровь. У айланки густые черные брови сходились над орлиным носом; горящие пламенем глаза были как раскаленные угли; на ее, словно из красного дерева, лице выделялись губы цвета темного вина, полные, влажные и зовущие. Она была обнажена до пояса, ее великолепные груди, высокие и торчащие, были чуть прикрыты золотыми чашечками. На ней были шелковые шаровары дымчато-багряного цвета, стан опоясывал кушак, стройные лодыжки охватывали браслеты чеканного золота, в уши были вдеты золотые кольца. А на парчовой перевязи висела обычная абордажная сабля — правда, с рукоятью местной работы, украшенной черепаховой костью и золотом. Йунус догадался, что видит служительницу Ешшо — старшей дочери грозного Эрзулу, брата означенной хозяйки дождя, богини земледелия и покровителя (и формального мужа) амазонок. А это — видимо, командирша местного бабского воинства. Ибо тут женщины учатся владеть оружием для того, чтобы если придут эгерийские солдаты, имелись дополнительные руки, способные держать оружие.

Четвертой была тоже девушка — с кожей оттенка темной бронзы, но при этом с темно-голубыми глазами и слишком изящными, не айланского разреза, тонкими губами.

По этому признаку Йунус определил в ней редкого вида мулатку — происходившую от черного отца и светлокожей матери. Как помнил немало потрудившийся на ниве работорговли танисец, продавцы живого товара различали семь больших и еще пять малых разновидностей потомства от брака между людьми разных рас, оценивавшихся в разные суммы в риэлях и дирхамах.

Он начал прикидывать — сколько можно было бы выручить за эту красотку с сапфирными очами — и та, видать, почуяв в Йунусе старого врага, недобро уставилась на него из-под сведенных тонких бровей.

А затем вдруг отвернулась от моряка и уставилась на Рагира. На лице ее тут же выступили бисеринки пота, а губы зашевелились — что-то бормоча.

Йунус забеспокоился — та почуяла в его капитане нечто, обеспокоившее ее.

Но Рагира ее поведение не смутило.

Он подался вперед, словно был готов схватить ее, прижать к земле, впиться грубым поцелуем в губы и тут же овладеть. Глаза ее широко открылись, опалив его пламенем, а затем вновь закрылись, что, видимо, означало полную расслабленность, сдачу на милость победителя.

— Довольно, шарг, — выступила вперед ее товарка. — Мы кое-что слышали про тебя — видим, что это правда. Ты справился со служительницей Девы-Дождя — кроткой Эрзули. Не много чести, прямо скажем. А со мной — как насчет младшей дочери Ешшо? Хотя бы на саблях?

Повисло напряженное молчание.

— Посвященным принято сражаться с помощью дарованных им сил, — веско сказал — как обронил каменную глыбу — Рагир. — Но мои боги не враждуют с твоими, и мне бы не хотелось сражаться с тобой, ибо сила, которой ты служишь, такова, что мне придется тебя убить…

Девица шумно выдохнула, загораясь гневом, но второй старец лишь повернулся в ее сторону, и та унялась, отступив на пару шагов.

— Не очень похож ты, чужак, на доброго просителя, раз начинаешь грозить жизни одной из дочерей Отца Домбаллы… — процедил старец. — Отчего же так… — тон его был приторно недоумевающим и ласковым — но в этой ласке сквозила угроза, и Йунус вспомнил с холодком в душе, что Рагир, конечно, храбрый мореход и маг не из последних — но их тут всего трое в самом сердце страны мятежных рабов.

— Оттого что Домбалле, может быть, тоже не понравится, если одного из тех, в ком течет его кровь, собираются гнать от порога дома Отца, — процедил Морриганх.

— Первый раз слышу, чтобы светлокожий добровольно говорил о черной крови, текущей в его жилах, — рассмеялась воительница. — Впрочем, нет: отец мне рассказывал, что, бывало, взятые в плен просили пощады говоря, что происходят от рабынь…

Вчера днем они пристали к берегу у этого неприметного, заросшего джунглями берега — там, где Архипелаг переходил в материк.

Крупная зыбь немилосердно болтала небольшую лодку. Двухсаженные волны нависали над ней, обдавали дождем брызг. Сидевший на дне лодки матрос поспешно вычерпывал воду, одобрительно улыбался.

Курс держали на вершину темной громады горы, чьи лесистые склоны спускались к проливу, к коралловому песку пляжа, на котором бесновался прибой. Слева и справа из воды торчали скалистые острова, густо поросшие низкими деревьями и кустарниками.

— Вон он, Дарин, — проводник Сарондо указал на крайний островок. — Бери левее.

Скалы раздвинулись, и между ними открылась неширокая бухточка. На ее берегах виднелись сложенные из камней брустверы, из-за них выглядывали стволы разнокалиберных пушек…

Йунус отметил, что хотя расположение пушек и оставляло желать лучшего, но вот не хотелось бы сунуться ему сюда на фрегате или даже бомбардирском праме — не говоря уже об обычном пиратском гурабе. Конечно — галеон бы разгромил укрепления бывших рабов, но вот загнать сюда галеон — значит почти наверняка угробить его на рифах.

С передовой батареи что-то прокричали, сидевший на носу Сарондо — сотник пикаронского войска — принялся размахивать двуцветным флагом. Спустя какое-то время от берега отвалила дозорная шлюпка. Шестеро вооруженных мушкетами людей, четверо чернокожих, мулат и танисец сурово уставились на прибывших. Все они были увешаны дорогими ожерельями и украшены кольцами — от тонкой работы произведений искусных ювелиров Эгерии и Арбонна, до грубой работы местных ювелиров — из тайно намытого в джунглях золота. На ином из них добра больше, чем в лавке ювелира — прикинул Йунус.

— Кто такие? Откуда? — рявкнул танисец.

— Рагир Морриганх, прибыл во владения вождя всевеликой державы Паламарис, Гиреейо Обанго, — без запинки сообщил Сарондо.

— Мы слышали о Рагире Сыне Смерти, — ответил мулат. — Но что он хочет сказать великому Барбо-Негро? И почему прибыл, когда вождь в отъезде? Или это тайна?

— Это не тайна — он хочет встретиться с верховным служителем Отца нашего Домбаллы и попросить разрешения посетить его первое святилище. Об этом знают те, к кому я иду — почтенный Оргуро среди них, — назвал он имя верховного жреца.