— Прогуляемся? — она встала и надела свою шляпку.

Выйдя из отеля, они медленно дошли до Рокфеллеровского центра и направились к Таймс-Сквер. Она купила у уличного торговца галстук восточной расцветки.

— Это в честь нашего знакомства. Восток — нечто пряное и жаркое.

— И совершенно загадочное.

Стемнело, она взяла его под руку, и Сименон вздрогнул, удивившись — откуда этот юношеский трепет? В первом баре, куда они зашли, она заказала шотландский виски со льдом, с несколькими вишенками и долькой апельсина. Второй бар с фотографиями Черчилля и Эйзенхауэра на стене, они пьют еще что-то крепкое…

Ужинали в маленьком ресторанчике при дрожащем свете свечей, стоявших на каждом столике и под звуки фортепиано, игравшего блюзы.

Она тихо пропела «Kiss me once

And kiss me twice… »

… … … .

Its been a long long time…

«Поцелуй меня разок,

Поцелуй меня другой…

… ..

Это было давным-давно»

У нее был низкий хрипловатый голос, как у певиц ночных ресторанов и баров.

Сименона пробрала дрожь: он, повидавший множество самых разных женщин, впервые — именно впервые (что он с удивлением и даже испугом осознал) почувствовал лихорадку, которую называют страстью. Он отказывался в это верить — ведь никогда до сих пор не влюблялся с первого взгляда, да и не предполагал, что такое может случиться с ним.

Кроме того, считал, что сама любовь, как явление — не слишком долгостойкий «фрукт».

«Любовь, или чувство, которое за нее принимают, с течением времени прокисает, портится все сильней, и, наконец, окончательно прогоркнув, превращается в ненависть».

Это умозаключение он сделает позже. Сейчас же случилось то, что случается с молниеносной влюбленностью: прежние ориентиры и устойчивые принципы были потеряны. Он попал в ураганный циклон страсти с полностью отключенными «приборами навигации».

Дениз тихо мурлыкала:

Kiss me once

And kiss me twice…

И смотрела на него глазами, вбирающими всю печаль мира. Эти переменчивые, странные глаза…  Ничего не умея объяснить себе, Сим почувствовал, что вся его жизнь пошла кругом. Впрочем, они были изрядно пьяны.

После ужина вышли в свежесть ночи и шли, держа друг друга за руку.

— Не пойти ли нам потанцевать?

Он соглашался на все:

— Я отвезу вас в одно из «Café—Society», но не знаю, какое выбрать. В одном собираются знаменитости и артисты Бродвея, в другом публика пестрая, богема, моргиналы…

— Хочу именно туда! — Она тесно прижалась к нему и рассмеялась с пронзившей его чувственной хрипотцой.

Сим обладал феноменальной памятью, но что-то в конце жизни ему придется откапывать в кладезях жизненного багажа. Этот же вечер впечатался в его память с мельчайшими подробностями.

Он запомнил, как перед снесенным домом, в высоком кресле на тротуаре восседала какая-то полная женщина, освещенным двумя лампами, и ей делал завивку парикмахер, объяснявший в рупор зевакам, что эта прическа — самая практичная и сексуальная.

— Всем дамам, которые желают сделать новую прическу не придется долго ждать — каждая получит свое! — Обещал пронырливый малый.

— А вы? Вы хотите получить свое? — пошутил Сим, сжимая ее локоть.

Она рассмеялась грудным смехом, от которого его бросило в дрожь.

В полумраке накуренного кафе, они танцевали тесно, слишком тесно прижавшись. Она, наверняка, почувствовала его желание и именно в этот момент спросила:

— Кажется, вы довольно известный французский романист?

— Пока написал всего шестьдесят романов.

— Полагаю, что один из них я читала. Мельком пробежала в поезде. Вообще, я читаю лишь английские книги.

— И кого из авторов предпочитаете?

— Генри Джемса…  в основном.

Больше никаких познаний в сфере мировой литературы — ни русской, ни американской, ни французской она не проявила.

— Почему вас не переводят на английский?

— Меня переводят уже более десяти лет. Переведены тридцать романов.

— Конечно, в душе я француженка, хоть и воспитывалась в Оттаве. Все мои предки по материнской линии были французами.

— А семья отца?

— В 1850 году мой дед был одним из самых знаменитых премьер-министром Оттавы. А дядя…  — Она говорила и говорила, упоминая своих родственников, добившихся высокого общественного положения.

Он почти не слушал, задавал вопросы машинально и лишь тупо смотрел на нее, ощущая всем телом ее присутствие рядом.

Ее волосы, щекотавшие его подбородок, пахли горько. Худая и гибкая, она все теснее прижималась к нему. И чем больше пили они виски, тем теснее становились объятия.

Музыкант — красивый негр, игравший блюзы, сделал паузу. Вдруг просияв улыбкой, она оставила Сима:

— Подождите меня! — и направилась к негру. Они сели за столик, мисс Уимэ что-то писала в блокноте, музыкант охотно говорил, иногда срывался к фоно и наигрывал обрывки мелодий.

Она вернула обратно, явно довольная, что на нее смотрела вся публика.

— Это твой знакомый? (Сим не помнил, в какой момент они перешли на «ты»).

— Это очень известный пианист. Я слышала несколько его пластинок. Мой отец в прошлом был журналистом и музыкальным критиком. Вот я и выдала себя за журналистку и сделала вид, что беру у него интервью.

— Ты записывала, что он говорил?

— Разумеется, нет! Только дела вид. Это так интересно — играть роли!

Он положил руку на ее колено, посетители из благовоспитанных буржуа, стали коситься на разнузданную пару, демонстративно оборачиваться и осуждающе шипеть — в те времена в Америке были весьма пуританские нравы. Жорж и Дениз вели себя вызывающе, они шокировали, и это еще больше подогревало желание. На сувенирной стойке он купил ей деревянную утку с выводком утят, в память о прогулке в сквере.

— Я должна была уехать сегодня вечером, но на поезд давно опоздала, а в гостиницу уже не устроишься. — Вид у Дениз был виноватый и, в то же время, насмешливо-манящий.

— В моем номере хватит места для двоих.

— Нам придется пройти почти пятьдесят кварталов.

— Может, взять такси? — предложил он, сгорая от нетерпения.

— Я обожаю ходить пешком!

— Это и мое любимое занятие. Каждый новый город я непременно вначале обтопаю ногами. Но, надо же перекусить?

— Вон из той забегаловки пахнет яичницей с салом! — она показала на какой-то сарай. Там, в самом деле подавали яичницу, горячие сосиски и хот-доги. Она заказала себе хот-дог, который ела на ходу с видом простоватой школьницы.

— Обожаю есть на улице хот-доги и мороженое.

Она не переставала болтала без умолку, лицо ее постоянно менялось — то она преображалась в наивную девочку с распахнутыми глазами, то в надменную буржуазку с поджатыми губами.