Да ср*** нам в эту ср**** дыру у реки. После того как швед выкинул нас из дома на Г.

Мы даже не смогли протащить этот ё***** распрекрасный диван через ср**** узенькую дверь этой ср**** дыры у реки.

Я даже не считаю эту ср**** узенькую дверь этой ср**** дыры у реки настоящей дверью, когда думаю о той ё***** двери, что у нас была на Г. Какая дверь! Дверь этой ср**** дыры у реки устыдилась бы называться дверью, если бы увидела эту ё***** великолепную дверь на Г.

И все же мы там позабавились.

У реки.

Все нажирались и бросали друг друга в это ё***** питье? С горящими сигарами и всеми делами? А Чесневски все пытался произнести «Потомак»?

Все бросали камни в энтих прачек?

Помнишь, когда этот как его Тентини чуть не утонул? Тогда еще полковник Б. оживил его, и первое, что попросил Тентини, — дать ему его ё***** кружку с пуншем?

Вероятно, уже достаточно, холодно сказал преподобный.

Помнишь, как мы оставили маленького Эдди на плацу?

После польки какэтотамназывают.

Было такое, немного.

Ему не повредило.

Могло и помочь.

Он стал крепче.

Если лошадь на тебя наступит, ты не умрешь.

Ты бы, может, хромала немного.

И потом боялась лошадей.

И собак.

Но ходить в толпе пять часов? Это тебя не убьет.

Что я думаю? Это тебе помогает. Потому что потом ты знаешь, как бродить в толпе пять часов без слез и паники.

Ну, немного-то он плакал и паниковал. Когда добрался до дома.

Ах, моя милая п****, ты защищаешь этих трекл**** маленьких ё****й от всего, они скоро будут звать тебя в сортир, чтобы ты вытирала им ж***.

Одно могу сказать про Эдди-мл. и Мэри Мэг. Они всегда сами вытирали себе ж***.

И у нас не было сортира.

Просто с** где хочешь.

Почему они никогда к нам не приходят? Вот что я хочу знать. Мы уже сколько здесь? До х** времени. А они ни разу…

В ж*** их! Эти ё****ы неблагодарные змеи не имеют никакого трекля**** права винить нас ни в какой их х****, пока они не побывают в нашей ё***** шкуре, а ни один из этих маленьких г******в не побывал и минуты в нашей ё***** шкуре.

Хватит, сказал преподобный.

Это были Бэроны.

Пьяные и бесчувственные, они валялись на дороге, их переехала та же телега, и их оставили оправляться от повреждений в необозначенной позорной общей хворь-яме за вот этой самой вселяющей ужас металлической оградой. Единственные там белые люди, брошенные туда с несколькими представителями черной расы, ни одного из них, светлого или темного, не положили в хворь-ларь, чтобы они могли должным образом в нем выздороветь.

Это было не comme il faut, что Бэроны намеревались поговорить с мальчиком.

Или что они были по эту сторону ограды.

И дело не в богатстве.

Я не был богат.

Дело в манерах. Дело, скажем, в умении быть «богатым духом».

Но Бэроны приходят и уходят, как им вздумается. Ограда им не помеха.

И в том предыдущем месте их ничто не сдерживало.

Ха.

Ха-ха.

За Бэронами, быстро сменяя друг друга, прошли мистер Бантинг («У меня определенно нет ничего такого, чего я бы мог стыдиться»), мистер Элленби («Я пришел в этот горот здесь с семью долларами, зашытыми в мои штаны, и не намерен никуда уходить, пока мне скажут, где мои доллары, черт раздери») и миссис Правильная Фессбитт («Я прошу, чтобы в течение одного последнего Часа эта ужасная боль не мучила меня, тогда я смогу Проститься с Моими Близкими в более Благостном духе»), которая потихоньку пробилась к двери, сложившись все в ту же невероятную позу эмбриона, в которой провела последний год, будучи прикована к постели в том предыдущем месте.

Десятки других в возбуждении ждали возможности поговорить с парнишкой, обуянные новой надеждой.

Но, увы, все это было тщетно.