— Эта страна меня доканает! — сипел он. И поводил округ своими налитыми выпученными глазищами так, будто ему приходилось жить среди каннибалов и аллигаторов. — Ну, Россия! Ну, сука!

Я, как и положено смиренному и несчастному гою, пожимал плечами.

— Нормальная страна. В Иудейской пустыне тебе будет хреновей. Ещё и забреют под ружьё… Ой, Моня, подумай, куда голову суешь, голова-то одна, хоть и с пейсами!

Моня смотрел на меня как на недоумка — что взять с гоя, да ещё с русского гоя.

— Ерец Израель, — стонал он, — историческая родина! Там корни, блин! Земелюшка обетованная… Третий Храм!

Но я-то знал, что корни Монины в доме на набережной, в Жмеринке и в Аравийской пустыне, а ни в каком не в «ерец исраеле». Уж коли копать по чести и совести, так именно оттуда, из пустыни этой самой Аравийской, нахлынули орды кочевников на заповеданную им Богом (поди проверь!) ханаанскую землю. А до них жили там вовсе и не евреи никакие, и не иудеи с израильтянами богоизбранными, а самые что ни на есть несчастные и смиренные гои-индоевропейцы. Это их города и деревни крушили избранники Божьи, всякие давиды, самсоны и прочие соломоны да суламифи. И я мог бы сказать Моне напрямую: «Моня, дорогой, это мои предки там жили поначалу, по 1200 год до нашей с тобой эры и после тоже, пока их всех не добили и не изгнали… Моня, это не твоя, это моя историческая родина, понимаешь?!» И я был бы абсолютно прав. Конечно, прав… ведь это была просто правда, простая правдивая правда…

Но у меня, жалкого россиянского гоя, не хватало смелости сказать эту правду избранному из дома Давидова.

Я бы сразу стал злейшим врагом Мони, и не только Мони, я бы тут же превратился в такого махрового антисемита, что дальнейшие планы на жизнь мне пришлось бы срочно пересматривать и усекать до полного усекновения (как пророку Иоанну-Предтече, напророчившему на свою голову[19]…)

И я молчал.

Я верил, что Моня всё узнает и без меня.

А любить родину не воспрещается. Даже ежели она и не совсем твоя.

Стоя на площади Дизенхов в Тель-Авиве, я знал точно — этот фонтан не моя родина. Моя была в Иерусалиме, Иерихоне, по всему Иордану-Яридону и даже в мятежном ныне секторе Газе, где раньше проживали не злобные террористы-арабы, а мои тихие и самые наипрямые предки, мои прапрадедушки — филистимляне, они же пеласги.

Но я был не Голиаф. А Моня отнюдь не Давид.

Нам совсем ни к чему было бросаться друг в друга камнями, тем более из пращи. Мы могли посидеть, выпить, закусить и поговорить — до хрипоты, до крика… но не до драки… Потому что драка уже была. И нечего после неё всяким гоям побитым кулаками махать!

Иногда я думаю, что было бы, если тогда, три тыщи лет назад мой пращур Голиаф (вообще-то его звали Галат) вместо того, чтобы драться с этим заносчивым мальчуганом, Мониным предком коротышкой Давидом, просто посидел бы с ним за бутылью «солнцедара» или «наполеона», неважно. Выпили бы и поговорили по душам, пусть и до хрипоты… но не до драки. Вот так.

Я не пророк, не нострадамус какой-нибудь, но то, что этой октябрьской заварухи и потом дикой резни в двадцатых не случилось бы, это точно. И дед Монин никогда бы не был пламенным борцом за идею, и не сидел бы он ни в тюрьмах, ни в психушках, и папаша его не слал бы свои чемоданы за бугор, и мои соплеменники — миллионы и миллионы были бы живы и здоровы…

Все наши беды оттуда, из Ветхого Завета.

Праща. Этот камень полетел прямо из пращи сквозь века, тысячелетия, множась, превращаясь в стрелы, мечи, копья, пули, снаряды, «фантомы», крылатые ракеты, в «революции», «демократии», «реформы» и «перестройки»… а теперь ещё и в кошмарную, уже точно нас добь-ющую «глобализацию», да-да…

Временами меня так и подмывает пойти хмурым утром в Музей изобразительных искусств, который без спроса Александра Сергеевича назвали его именем, и подложить пару ящиков тротила под эту жуткую исполинскую копию кошмарного и уродливого Давида, похожего совсем не на праведного иудея в шляпе и с пейсами, а на раздетого догола провинциально-сицилийского киллера-мафиози. Это под него потом — мне доподлинно известно! — начали ваять всяких «девушек с веслом» и «юношей с горном» — да-да, именно под этого «давида с пращой». И потому Гриша Брускин с его «монументальным лексиконом» никакой не Гриша, и не авангардист, а жалкий подражатель-копиист… увы. Но это неважно, главное, что Гриша срубил за своих горнистов-Давидов большой кочан зелёной «капусты» — полторы сотни тысяч баксов, а потом и ещё побольше…

Ваятели! Блин!

Уж я-то знаю, что Господь запретил своим избранным изображать его творения в натуре (кстати, именно поэтому они и изобрели абстракционизм и прочие довольно забавные — измы).

Так какого же… нам поставили этого камнеметателя с пращой? О-о, правнуки Голиафа! Имя вам — простота. Хорошо лежать на печи…

Ветхий Завет… Который мы писали, увы, вместе. Писали нашей кровью, переводя с русского на иврит, и с идиша на русский, писали словно кабальный договор с дьяволом — на вечную вечность.

И злоба наша оттуда, и ненависть и нетерпимость. Потому они и называются — ветхозаветными. Спой мне песню песней, рабби Соломоне! И он напевает: «… ой, позовите Герца, старенького Герца, пусть споёт ей[20]модный, самый популярный в нашей синагоге отходняк! ой…» Какой русский не любит Розенбаума?! Ну, где вы, десять колен сгинувших? Ау-ууу!!!

Моня этого ещё не понимал. Он был обычным добрым и мечтательным еврейским идеалистом, эдаким заурядным, коих пруд пруди, иудеем-романтиком, бейтаровцем недобитым… И он не был отнюдь Екклесиастом. Увы…

Он не знал, что вот эта ныне песчанно-каменистая пустыня вдоль Срединного моря наша общая историческая родина. Моя — пораньше, его — попозже. И что и нас, и их оттуда вышибли, не спрашивая нашего желания, и что «эта страна», Россия-сука — новая святая земля, где мы сошлись снова… Для чего? Для вечного, непрекращающегося боя.

Или чтобы наконец опомниться.

Неисповедимы пути Господни.

Но мой роман вовсе не о них.

Убить президента? Однако!

На Святой Земле, вдали от вавилона московитского я понял вдруг, что никаких президентиев вовсе нет. А есть виртуальные имиджи, созданные пиарщиками и компьютерщиками. Привидения. Нам изо дня в день показывают этих виртуальных привидений то в Кремле, то на «саммитах», то в «кулуарах», то без галстуков, то на ферме Буша, то в простокваше, то на вручении орденов и медалей лучшему писателю всех времён и народов Жуванейцско-му… А на самом деле это компьютерная графика… виртуальные куклы, телепузики и покемоны.

А кортежи возят двойников. Или гоняют порожняком. Просто гоняют туда-сюда, чтобы выявить злобных международных террористов и кошмарных русских фашистов, что по всем обочинам ставят заминированные таблички «Смерть жидам!»