– Но ведь программа рассчитана на то, чтобы корректировать утери?

– Значит, она не воспринимает эти дефекты как утери, – заявил Ори. – Как говорят у вас на Земле, машина дура, но честная.

– Хочешь сказать, что наш марсианин таким родился? – Лика недоверчиво взглянула на изображение. – Не очень похоже на нормальный живой организм.

– А с чего это мы взяли, что он обязан быть нормальным?

Все удивлённо оглянулись на Эрику. Её прорвало; она прохаживалась взад-вперёд, сцепив руки за спиной, и взгляд её был сердитым. Ничего себе; оказывается, у неё есть выражение лица, подумал Патрик.

– Как это – обязан быть нормальным?

– А так. Может, мы раскапываем дом инвалидов. Да и вообще, что мешает первому найденному нами марсианину оказаться уродом? Мы даже не знаем, отчего они вымерли. Но то, что уничтожило целые города, вряд ли способствует размножению фотомоделей.

– Эрика права, – сказала Лика. – Мы как-то упустили из виду связь между этими звеньями. Метеоритный удар, ядерная война, экологическая катастрофа – что бы это ни было, оно должно было отразиться на здоровье населения.

– Ясно теперь, почему реконструктор зависает, – произнёс Ори. – Если бы у нас была большая выборка… А тут, когда их всего четыре, достаточно одного урода, чтобы сбить программу.

– Ну да. Раз анатомия не сходится, то, с точки зрения компьютера, перед нами разные виды, а то и отряды. Вот он и протестует против усреднения параметров. Вычислите-ка среднее между обезьяной и утконосом!

– Давайте посмотрим остальных, – нетерпеливо сказал Коннолли.

Ори поколдовал над файлами, и компьютер выдал образы ещё трёх созданий, одно другого уродливее. Археологам едва хватало места перед экраном, они дышали друг другу в уши, наклоняясь через голову стажёра. Наибольший сюрприз преподнёс раздробленный череп, найденный вчера Лагранжем. Программа старательно восстановила его целостность, и было отчётливо видно, что у марсианина три глаза – два обычных и теменной, как у древних пресмыкающихся Земли.

– Видали? – Ори повернулся на кресле и стукнулся лбом о локоть Эрики, стоявшей позади. Исландка испуганно охнула, но стажёр только почесал ушибленное надбровье и тут же отвлёкся – он увидел подходившего к ним Лаи.

– Что-нибудь интересное? – спросил тот по-маорийски, привлечённый суетой вокруг реконструктора. Коннолли отодвинулся в сторону, чтобы не заслонять монитор.

– В некотором роде… Гляди.

Согнувшись и облокотившись на стол, Лаи чуть ли не минуту изучал то, что выдала им программа.

– Милая картинка, а? – с натужным весельем прокомментировала Лика. Барнардец выпрямился.

– Похоже на массовые уродства… Это те, которых мы откопали вчера утром?

– Они самые.

– А где находки вечерней смены?

– Ещё не препарированы, – ответил Ори, вставая из-за компьютера. – Вчера успели подготовить только утренние. А сегодня мы занимались в основном испытанием реконструктора. Вы можете сесть сюда, Виктор-миир.

Он почтительно указал Лаи на кресло, и старший из двоих барнардцев сразу же занял освободившееся место.

– Я не спросил, – сосредоточенно произнёс Лаи, покусывая губу и глядя в экран, – они все были с розами?

– Все, – сказала Лика. – У тех двоих, которых нашли Симон и Джеффри, на самом деле тоже были талисманы, только мы их поначалу не заметили. Камень по каким-то причинам растрескался, и они оказались расколоты на кусочки. Но потом, когда мы разглядели это крошево и собрали обломки, всё сошлось.

С помощью стила Лаи вертел изображения то так, то эдак, разглядывая их со всех сторон.

– Если бы только можно было узнать, что значит эта роза, – сказал он сам себе вслух. Затем спросил: – Патрик, это мужчины или женщины?

– По четырём образцам этого не узнаешь. Для определения пола выборка нужна как минимум на два порядка больше. Мы ведь не знаем их морфологии, тем более, – Коннолли оглянулся на монитор, – нормальной. А вообще, если хочешь знать, ящерицы могут быть и бесполыми.

– Загнул, – сказала Лика. – Теория интеллекта запрещает зарождение разума при бесполом размножении.

– Теория интеллекта запрещает существование разумных ящериц. А они перед тобой.

– Не путай факторы. Скорость обмена веществ – это одно. А генетическая монотонность – препятствие объективное, она мешает изменчивости вида.

– Каким бы способом они ни размножались, – меланхолично заметил Ори, – их это не спасло.

– Да уж… – Лаи положил стило на стол. – Честно говоря, я до последнего момента надеялся, что мы этого не увидим.

Он застыл в кресле, подперев кулаком подбородок. Левая рука его бесцельно расправляла на колене складку комбинезона.

– А что вы рассчитывали увидеть? – спросила Лика. – Мы же вымершую цивилизацию раскапываем, нет?

Она сказала это и тут же почувствовала, что пытается побороть собственный дискомфорт от того, что они обнаружили. Археологией она занималась уже десять лет и не раз вскрывала захоронения. Как все её коллеги, она привыкла воспринимать без лишних эмоций проломанные черепа и следы человеческих жертвоприношений. Но тут было нечто совсем другое, с чем ещё не сталкивался ни один археолог на Земле. Как будто в насмешку, кошмары из дешёвых антиутопий, над которыми давно было принято ёрничать, вдруг материализовались.

На лице Лаи проступила почти детская серьёзность.

– Вымереть можно по-разному. Хуже деградации ничего нет.

– Это потому, что мы закопались в древностях, – грубо сказала Эрика. Её глаза в этот момент были такими же чёрными и мрачными, как у Лаи. В который раз Патрик отметил про себя, что с их новым знакомым она разговаривает куда охотнее, чем со всеми остальными. – Эти наши дурацкие мыслительные установки… Мы воображали, что раз они древние, раз миллионы лет назад – то они были чем-то вроде ацтеков или крито-минойцев. Набедренные повязки и «полная гармония с природой»! – Эрика скривила рот. – А что у них могли быть ядерные бомбы…

– Вообще-то это ещё не доказательство, что у них были ядерные бомбы, – перебил её Коннолли. – Почему не космическая катастрофа? В эту версию всё тоже вполне укладывается.

– Ну вот! Ты хватаешься за любую соломинку, лишь бы отстоять теорию золотого века.

Коннолли не нашёлся, что сказать. И с чего это её так разговорило, изумлённо подумал он. Ори прислушивался к дискуссии с жадным любопытством.

– А что это – «теория золотого века»? – блестя глазами, спросил он. Странная усмешка возникла на губах Лаи.

– Вам разве не рассказывали про это на лекциях по земной культуре?

– Не помню, – сознался Ори и с обезоруживающей искренностью – его девичье лицо окрасил малиновый румянец – прибавил: – Я их обычно прогуливаю.