Я полагала, что если бы мои ощущения были вызваны приближением климакса, я бы испытывала приливы и ночную потливость. Поскольку этого не происходило, вину за свое уныние, смятение и раздражительность я возложила на мой разрушающийся брак с Томом Хайденом, продолжавшийся семнадцать лет.

Вопреки тому, что я собирала материал и работала над книгой Women Coming of Age («Женская зрелость»), мне и в голову не приходило, что это было отчасти следствием предклимактерического периода, так изменяющего жизнь женщины. Как считает нейропсихиатр доктор Луанн Бризендин из Калифорнийского университета в Сан-Франциско, женщины в предклимактерическом периоде в четырнадцать раз чаще страдают депрессией, чем молодые и старые.

70-е годы – Том Хайден, наш сын Трой и я со своей дочерью от первого брака Ванессой, выглядывающей из-за моего плеча.

Но, как свидетельствуют национальные исследования проблем среднего возраста, проводящиеся в США, жизнь более двух третей женщин в возрасте от тридцати пяти до сорока девяти лет меняется к худшему. Позднее, когда гормональный фон стабилизируется и завершается климактерический период (обычно в возрасте от пятидесяти одного года и старше), у огромного количества женщин жизнь удивительным образом снова налаживается.

С приближением к климактерическому периоду начинает действовать еще один фактор, способный осложнить межличностные отношения: уровень эстрогена и окситоцина становится ниже уровня мужского гормона тестостерона. Именно эти гормоны, от которых зависит наша удовлетворенность жизнью, побуждали нас заботиться о других, быть мягче и избегать конфликтных ситуаций. Теперь же может оказаться, что мы уже не слишком печемся о сохранении покоя и, возможно, смелее выплескиваем наружу прежде подавляемую злость. Прежняя установка «Милый, позволь мне сделать это вместо тебя» трансформируется в «Я ухожу на занятия, увидимся позже, забери вещи из химчистки». Вопреки устоявшемуся мнению в 65 % случаев инициаторами разводов у супругов старше пятидесяти лет являются не мужчины, желающие бросить своих жен ради молоденькой женщины, а сами жены. Вероятно, они задаются вопросом: «Живу ли я своей жизнью? Принимаю ли собственные решения, а не те, которых от меня кто-то ждет?»

Один из рождественских праздников, которые мы встречали вместе с Томом. За нашими спинами – Трой, а Ванесса – справа.

Если бы я знала, что скрывалось за депрессией и тревогой, когда мне было под пятьдесят, я, возможно, обратилась бы за помощью к врачу-специалисту по гормональной терапии. Для здоровой женщины, у которой наблюдаются предклимактерические симптомы, этот период, как я теперь знаю, оптимальное время для консультации с врачом по поводу приема в небольших дозах гормональных препаратов. (Дальше, в 14-й главе, мы поговорим о гормональной терапии.)

Даже если бы я принимала лекарства, мой брак рано или поздно разрушился бы. Когда это случилось, мне был пятьдесят один год, и я, как переросток, все еще переживала предклимактерический период. На меня обрушились вся печаль и отчаяние, от которых я страдала в предыдущие несколько лет. Мой вечный панцирь, спасавший на протяжении всей жизни, лопнул – и произошел нервный срыв. Я не могла есть, не могла громко говорить и только шептала, не могла быстро двигаться. Я была в состоянии свободного падения. Все, на что опиралась моя самоидентификация: брак, карьера, – было сметено; я потеряла стержень, не понимала, кто я и что мне делать со своей жизнью.

Мне говорили, что нужно себя чем-то занять, на самом деле именно так я обычно и вела себя в периоды неопределенности. «Если я просто буду двигаться, всегда думала я, ни единый человек, включая меня… может быть… не заметит, что я завязла». Но, как сказала Сюзанна Браун Левин, которая много пишет о женских проблемах, «чтобы не «завязнуть», лучше «не двигаться»2. Я осознала, что это время не было просто пустотой, которую я должна была чем-то заполнить. Это было поистине время, бытие, которое требовало того, чтобы я всем своим существом просто оставалась в нем.

Я провела много дней в одиночестве, если не считать общества моего золотистого ретривера. Читала перевернувшую мои представления книгу Риан Айслер The Chalice and the Blade («Чаша и клинок») – об обществе времен неолита, поклонявшемся богине, и о возникновении патриархата, разрушившего ее культ. По душе мне была и книга психиатра Скотта Пека The Road Less Traveled («Непроторенная дорога») – о том, что помогает человеку реализовать себя. Знаю, что была незащищенной и уязвимой, поэтому избегала действий, которые не способствовали моему духовному подъему, неприятных и негативно настроенных людей, музыки, не вызывавшей чувства умиротворения. Инстинкт самосохранения подтолкнул продолжать мою обычную программу упражнений, благодаря которым повышался уровень эндорфина. Это напоминало о том, что я еще существую.

Со временем я осознала произошедшие внутри и вокруг меня изменения. Мне пришло в голову, что это было похоже на то, что происходит с актерами по мере того, как приближается время, когда они должны выйти на сцену в новой роли. Они начинают превращаться в нового героя, но образ еще не обрел четких очертаний. Это пространство, отделяющее их от самих себя и от того, кем они собираются стать. Это может стать как зоной уязвимости, так и периодом потрясающего творческого возбуждения. Немало умных людей тщательно исследовало значение этих переходов в нашей жизни. Консультант Уильям Бриджес, занимающийся проблемами организаций, называет такое состояние «нейтральная зона». Мыслитель Виктор Франкл описывает его как «экзистенциальный вакуум». Для Донны Хинес это значит «оставаться в тени». Я предпочитаю метафору Браун Левин «плодородная пустота», пространство «беспристрастного неведения»3. «Плодородная» – значит полезная, так как она стимулирует развитие, а слово «пустота», как мне кажется, передает состояние опустошения. Именно в плодородной пустоте начинают пробиваться ростки нового.

Оказывается, потенциалы, похожие на те, что заложены в плодородной пустоте, встречаются в природе. Через несколько лет после моих болезненных переходных состояний в среднем возрасте эколог из штата Южная Джорджия рассказал мне, что именно там, где заканчивается одна экосистема и начинается другая, наблюдается самое изобильное, самое волнующее разнообразие жизни. А многие физики заявляют, что «чем больше какая-либо система приближается к границе хаоса, тем больше в ней креативности и «дополнительных опций». «Дополнительная опция» – мне это нравится! В точности так я представляю себе плодородную пустоту: пространство, где, почти достигнув дна, вы плывете по течению – и там сами по себе открываются новые опции.