Сталин остался доволен состоявшейся беседой и время от времени посматривал в противоположный конец зала, под самый потолок с богатой лепниной, на то место, где был закреплен герб Америки, врученный накануне Гарриману. Иосиф Виссарионович уже не однажды прятал лукавую улыбку в порыжевшие усы, думая о том, что каждое произнесенное здесь слово записывается на магнитные ленты.

— Меня беспокоит еще один важный вопрос, — произнес Сталин, посмотрев на Черчилля. Тот, в знак одобрения, слегка покачал крупной головой, давая понять, что союзники готовы рассмотреть любые инициативы Дядюшки Джо. — Дело в том, что сейчас советские граждане разбросаны по всей Европе. Это и многочисленные военнопленные, и те, кого немцы угоняли работать на оккупированных территориях. И поэтому я настаиваю на том, чтобы они были возвращены на родину… Даже из третьих стран, не оккупированных немцами. — Мягко улыбнувшись, Иосиф Виссарионович перевел взгляд на Рузвельта: — Надеюсь, что в этом вопросе я найду полнейшее ваше понимание и поддержку.

Морской пехотинец, стоявший позади Рузвельта, сделал небольшой шаг вперед и поправил плед, сползший с коленей президента. Отчего-то этот пехотинец чрезвычайно раздражал Сталина. Все это время он стоял неподвижно, гордо выставив вперед подбородок, и если бы не сползший вдруг плед, то его можно было бы принять за изваяние.

Бережков быстро перевел сказанное и приготовился выслушать ответ.

Первым заговорил Рузвельт.

— Мы понимаем ваши опасения, маршал Сталин, — очень четко проговорил он. — Всех ваших людей, включая военнопленных, мы переправим в Советский Союз. Вы солидарны со мной, сэр? — повернулся он к Черчиллю.

Уинстон Черчилль, откинув свое грузное тело на спинку стула, оживленно подхватил:

— О да, конечно! Мне докладывали о том, что советские военнопленные имеются во всех странах, оккупированных немцами. Их очень много и в Нормандии. Очень многие бежали из плена и влились в ряды Сопротивления.

— Мне бы хотелось обговорить вот какой момент, — продолжил советский лидер. — Советские люди, оказавшись на территории, оккупированной союзными войсками, могут быть приняты за фашистских пособников и быть взяты союзными войсками в качестве военнопленных. Поэтому я хочу, чтобы в этом вопросе была соблюдена деликатность.

— Мы понимаем это, — согласился Франклин Рузвельт, взяв бокал с минеральной водой.

— Мне бы хотелось, чтобы в принятых документах мы с вами зафиксировали основные условия по их достойному содержанию до обязательного возвращения на родину.

Черчилль, скрестив руки на груди, понимающе закивал:

— Да, я думаю, это будет разумно.

Выслушав переводчика, Сталин тоже удовлетворенно кивнул:

— Я рад, что в этом вопросе у нас с вами полное понимание.

— Господа, я бы хотел вернуться к вопросу о Совете Безопасности, — заговорил Рузвельт. — Мне кажется, что малым государствам нужно предоставить право голоса в нем, чтобы они могли влиять на мировые процессы.

— Я с вами согласен, сэр, — откликнулся Черчилль, доставая очередную сигару. Он не спешил ее раскуривать, сначала поднес к лицу, вдыхая сладковатый табак, и только после этого чиркнул спичкой о коробок. — Мы не должны ущемлять их права никоим образом. В противном случае это шло бы вразрез с основными идеями Атлантической хартии. Этот вопрос следует продумать более деликатно, чтобы не ущемить также интересы и больших государств. Ведь наши цели часто бывают различны, а объединившись, малые государства могут действовать против наших прямых интересов, а следовательно, против безопасности в целом!

Наконец Черчилль закурил, пустив облачко дыма под самую лепнину.

— Я вот что предлагаю, — Сталин посмотрел на Молотова, сидевшего рядом. Не далее как вчера вечером они детально обсуждали этот вопрос, зная, что пройти мимо него будет невозможно. — Решения Совета Безопасности могут быть приняты только в том случае, если за них единогласно проголосуют наши страны, имеющие статус постоянных членов совета.

— Мне кажется, что это хорошая мысль, — согласился Рузвельт. — Решение не будет принято, если за него не проголосует хотя бы одна из стран-учредителей, я правильно вас понял, маршал Сталин?

— Именно так, господин президент, — улыбнулся Сталин. — Если хотите, это будет «вето», правда, сформулированное в мягком виде.

— Я вас полностью поддерживаю, господа. — Грузное тело Черчилля слегка шевельнулось. — Я так думаю, орлы должны позволять малым птичкам петь, и им нечего беспокоиться о том, а чего же ради они поют.

Шутка оказалась удачной. За столом дружно рассмеялись.

Двое парней в форме морских пехотинцев быстро убрали со стола использованную посуду. Не исключено, что прежде они работали где-нибудь в фешенебельных ресторанах. Затем так же быстро стол был заставлен новыми кушаньями: парной телятиной, лазаньей, многочисленными салатами из морепродуктов. На трех больших блюдах была выставлена форель — подарок господина Черчилля.

Пододвинув к себе тарелку, Рузвельт вдохнул исходящий от блюда аромат и произнес:

— Обожаю лазанью!

Один из морских пехотинцев умело откупорил бутылку с армянским коньяком и, разлив шафранную жидкость в бокалы, скромно отошел в сторону. Черчилль, благодарно кивнув, взял бокал.

— Господа, мы сегодня много говорим. Не знаю, как у вас, но у меня просто пересохло в горле. Предлагаю как следует промочить наши глотки.

Выслушав перевод, Сталин поднял свой бокал.

— Всякое доброе дело нужно начинать с хорошей выпивки, иначе оно пойдет со скрипом, — усмехнулся он в усы.

Рузвельт весело рассмеялся удачной шутке и гибкими пальцами оплел ножку бокала.

— Предлагаю выпить за скорейшее окончание войны, — предложил Сталин. — И чтобы по ее окончании мы встретились вот в такой же теплой компании.

Иосиф Виссарионович протянул бокал с коньяком навстречу Рузвельту и Черчиллю, ревниво проследил за тем, как поплыли в воздухе их бокалы. Ритуал был исполнен. Только после этого коньяк был отпит.

На некоторое время беседа за столом прекратилась. Слышались лишь стук вилок о фарфоровые тарелки и довольное покрякивание глав государств. Напиток также впечатлил. Даже Молотов, считавшийся изысканным гурманом и сумевший познакомиться на многих дипломатических приемах с выпивками разных стран, по достоинству оценил выставленный коньяк. Подержав его во рту, он одобрительно закивал, выставив вперед большой палец. Затем в несколько глотков выпил содержимое бокала. Весело крякнув, он деликатно отер салфеткой мокрые губы.

Молчание нарушил Рузвельт. Повернувшись к Сталину, он воскликнул:

— Крым — сказочное место!

Губы Сталина чуть дрогнули.

— Да, вы совершенно правы, господин президент. Крым не может не понравиться.

Рассмеявшись, Рузвельт продолжал: