Рита шлепнулась на стул. Иван смотрел на ее стриженую и крашеную голову.

— Ну как? Я похожа на манси? — спросила Рита, перехватив его взгляд.

— Все равно ты не похожа на манси, Рита. Даже с черными волосами.

— Не похо-ажа! — протянула она. — Это ты так говоришь, а они подумали, что я — это ты.

Иван подошел к ней еще на шаг, положил руки на плечи.

— Ты обманула их, но меня не обманешь. Ты — не я. Ты — это ты…

Рита почувствовала, как забилось сердце. Ей почему-то стало неловко и… страшновато. Она вывернулась из-под его рук и вскочила.

— Ой. Мне надо ее выпустить!

Иван не спрашивал кого. Он встал у нее на пути, пристально посмотрел в лицо и сказал:

— Я понял, почему мой дух ослабел. Он обиделся, потому что я его не понял, — голос Ивана стал едва слышным. Но Рита поняла не только произнесенные слова, а даже их особенный смысл.

— Значит, ты его не понял? — переспросила она так же тихо. Она чувствовала сейчас, как ее собственный дух слабеет, только по другой причине. Она слишком хорошо поняла его… И она сопротивлялась…

— Я сам не знал, о чем пел в этой маске. Теперь знаю. — Иван поднял руку и провел пальцами по Ритиной щеке. — В мою песню вошла ты, Рита. Девушка с волосами цвета оленьего молока. Помнишь, говорила мама, я должен что-то узнать, кого-то узнать?

— Ты узнал, да? — пробормотала Рита, чувствуя, как загорелась щека под его пальцами.

— «Это», говорила мама. Теперь я знаю, что такое это.

Рита вырвалась из его рук, она боялась того слова, которое он сейчас произнесет. Она это чувствовала, его пальцы уже сказали ей, его голос, его взгляд…

— Я должна ее выпустить… — бормотала она.

— Любовь, Рита, — тихо сказал он. — Вот что такое это.

Рита выскочила из комнаты без шапки, она оставила ее у Ивана, почти безволосую голову стиснул мороз, но она не чувствовала.

Как хорошо, что рукавицы пришиты к малице, они болтаются на кожаных ремешках.

Рита отодвинула металлический засов, он такой холодный, что без рукавиц к нему прилипли бы руки.

Рита открыла сарай, приготовилась сказать Любе что-то примирительное. Но слова застряли в горле от изумления. На нее смотрело совершенно счастливое лицо.

— Мне только что позвонила мать, — она покрутила перед собой мобильник. — Мы улетаем. Отец купил нам дом в Венгрии. Ха-ха! Я знала, мы с матерью его дожмем. — Она стиснула кулаки и показала как. Так выкручивают белье, когда нет стиральной машины. — А ты можешь забирать своего Ивана… Он мне не нужен. Катись вместе с ним куда хочешь!

Рита вернулась в комнату и упала в кресло. Ну вот, все закончилось. Но странное дело, она испытывала не только облегчение, напряжение не отпускало ее.

Она посмотрела на тумбочку, увидела свой мобильник. Позвонить родителям? Отвлечься от непростых мыслей, которые засели в голове?

Родители звонили Рите часто, присылали посылки. Мама то и дело говорила с Галиной Даниловной. Казалось, им неловко, что они отправили ее сюда. Глупые, они же понимают, что она не Петруша? Когда он родился, ей было девять. Рита обрадовалась его появлению — теперь родители отвлекутся от нее, а это означает большую свободу. Но чтобы обладать такой свободой, как сейчас, ей присниться не могло.

Она на самом деле хочет в Новосибирск? А не домой? Впрочем, пока еще не ясно, где у них будет дом. Не в Тюмени, это точно. Конечно, было бы здорово, если бы отца перевели в Новосибирск. Тогда она жила бы дома, а Иван приходил бы к ним хоть каждый день.

Телефон зазвонил, запрыгал на тумбочке.

Рита схватила его. «Мама» высветилось на дисплее.

— Алло! Привет, мама! — крикнула она так громко, словно хотела докричаться до нее без телефона.

— Привет, дорогая дочь. — Когда мама называла ее так, это означало наивысшую степень волнения. — Вот, все закончилось, не могу сказать, как я рада. Папа получил приглашение. Куда ты думаешь?

Рита почувствовала, как сердце катится вниз.

— К-куда? В Новосибирск? — вырвалось у Риты.

— Нет, бери выше. — Она засмеялась. — В Москву. Мы все переезжаем в Москву.

— Но мама! Как же я поеду в Москву? Учебный год не закончился! — Рита чувствовала себя так, будто из нее уходит сама жизнь. Ее жизнь, в которой интернат, Иван…

— Ты на самом деле готова доучиться там? — Голос мамы звучал удивленно. — Я думала, ты ждешь не дождешься, когда мы тебя вызволим из ссылки.

— Мама, — с облегчением засмеялась Рита. — Я уже говорила, что это эмиграция.

— Ты на самом деле готова доучиться там? — Мама хотела получить твердый ответ.

— Ну конечно! — Рита снова кричала. Она так надеялась, что останется здесь до конца года.

— М-м… Хорошо, я позвоню Галине. Снова. А то я сказала, что забираем тебя сразу после этих каникул. Конечно, мы должны устроиться в Москве, я полагаю, будет лучше, если мы не сорвем тебя в конце года с места. Да, она мне что-то хотела сказать о твоих успехах. Но связь пропала, я не поняла…

— Мама, про это я скажу тебе отдельно.

— Хорошо, твой голос мне нравится. Целую.

Рита нажала сброс на мобильнике.

Все пошло не совсем так, как думала Рита.

— Жизнь — это такие качели, — вспомнила Рита слова бабушки, произнесенные… как? Со вздохом? С удивлением? С восхищением? Пожалуй, с восхищением.

— От радости до печали — один пролет, — сказала мамина мама.

Рита была слишком занята собой, поэтому не очень-то вникала в ее слова.

— Р-раз — и передо мной внучка-красавица. А я не хотела, чтобы моя дочь выходила замуж слишком рано.

Мама вышла замуж слишком рано? Она до сих пор не задумывалась, когда именно это произошло. Рита много раз слышала, что мама училась на третьем курсе университета, когда встретила папу на новогоднем маскараде в студенческом клубе МГУ. Значит, маме было двадцать лет?

Рита удивилась, но не отвернулась от зеркала. Она рассматривала свои короткие, черные, подстриженные и покрашенные под Ивана волосы.

Но что было делать маме? Если бы она не вышла замуж, то… А то, что сейчас не было бы ее, Риты.

А если бы Рита не устроила «переселение душ», Иван не получил бы гранта… Между прочим, Галина Даниловна обо всем догадалась. Она встретила ее в коридоре и тихо сказала:

— Ты молодец. Светлана предупреждала, что ты способна откинуть что-то этакое. Но до сих пор ты была пай-девочкой, я думала, что она сгущает краски, как каждая мать. — Директриса засмеялась. — Ничего, волосы отрастут, отмоются…