– Мы живем в одном городе, мама, ты забыла?

– Да! Да, конечно… я просто… – Она широко улыбнулась. – Но я очень рада, что ты вышла, Женевьева! Свежий воздух пойдет тебе на пользу!

– А ты думала, я не выхожу?

– Что? Да ничего я не думала, просто – когда я видела тебя на прошлой неделе… О, добрый день, Никола!

Мать расцеловалась с Никола. Она была очень миленькая в спортивном костюмчике, который больше подошел бы для лыжного кросса, чем для пантомимы в ритме слоу моушен в парке.

– Флориан тебе звонил, да?

– Да… Где-то с неделю назад… Вскоре после того, как я заходила к тебе. Бедный мальчик, он так переживал!

– Да ладно! Не будешь же ты жалеть человека, который меня бросил?

– Как хочешь, как хочешь… Но он беспокоился за тебя, и, честно говоря, я сказала ему, что он прав!

Ну почему у меня нет нормальной матери?! Матери, которая послала бы человека, разбившего сердце ее дочери, очень далеко? Отчитала бы его так, что мало бы не показалось? Объяснила бы ему, что он потерял самую лучшую девушку на свете? Я знала, что, если задам этот вопрос моей матери, она ответит, что объективно – я не самая лучшая девушка на свете и что, если Флориан влюбился в другую, с этим ничего не поделаешь.

– Ты в самом деле думала, что я так и буду сидеть безвылазно в нашем доме?

– Ну… мне показалось…

– Не так уж было плохо!

– Э-э… – Никола поднял палец, чтобы вмешаться, намекая кивком головы, что да, было именно так плохо.

– Да ты посмотри на себя… я уверена, что тебе полезно прогуляться, правда?

Надо отдать ей должное, она была права.

– Да, да, но…

– Вот увидишь, – добавила она, и глаза ее засветились таким оптимизмом, что я прикусила язык. – Скоро вся твоя энергия к тебе вернется. И потом – у тебя наконец-то будет время на себя. – «Время на себя» – это был любимый бзик моей матери. Ничто на свете не могло сравниться в ее глазах с бесконечным счастьем – иметь время на себя.

– Можешь прийти позаниматься с нами тай-чи!

Я посмотрела на группу тай-чи. Старички, разведенки, люди, «имеющие много времени на себя»…

– Может быть, мама. Прогуляешься с нами?

– Нет… Пойду, выпью горячего чаю с подругой.

– О’кей…

Мы расцеловались с ней, и она простилась со мной, победным жестом вскинув два кулачка. Практика тай-чи и, боюсь, тот факт, что единственная дочь осталась одиночкой, решительно радовали ее.

– Ты будешь заниматься тай-чи в парке? – спросил Никола, примерно через квартал.

– Не-е-еет… нет, Нико, мне не суждено стать дамочкой, занимающейся тай-чи в парке…

– Успокойся, успокойся… До этого тебе далеко. Но все-таки твоя мать на свой манер выглядит совершенно счастливой.

Я ничего не ответила. А ведь с этим не поспоришь. Моя мать счастлива.

Это странное счастье, состоящее из покоя, «времени на себя» и почти категорического отказа от любых стимулов извне, кроме театра, мы с Катрин попытались подвергнуть анализу несколько дней спустя.

Мы сидели неподалеку от кафе, где работала Катрин, в ресторанчике, который потчевал клиентов безупречной классикой французской буржуазной кухни.

– Не могу больше, достала жратва по новым рецептам, – сказала Катрин, когда мы искали, где бы поесть. – Китайский паштет по новому рецепту, мясо по-бургундски по новому рецепту, жареная утка по новому рецепту, пирог с вишнями по новому рецепту… Могу я, черт возьми, просто съесть филейчик от шефа, без необходимости мысленно его воссоздавать?

Я не могла с ней не согласиться, и мы вернулись в это проверенное местечко без претензий, где мне очень нравилось, и к тому же я была уверена, что на сей раз уж точно не столкнусь с Флорианом.

Он оставил сообщение на автоответчике Никола, попросив его позаботиться обо мне, чем вызвал бурю негодования со стороны Катрин, которая сочла, что надо, в самом деле, быть законченным мачо, чтобы обращаться с такой просьбой к мужчине, как будто женщины, мои подруги, на это неспособны! Флориан также пообещал отныне избегать мест, где бывала я. «Хорошая новость», – сказал мне Никола, а у меня сердце так и упало: это был этап, еще один этап на пути нашего разрыва.

– Возьмем бутылочку? – спросила Катрин, еще не успев сесть. – Мартини?

– Два сухих мартини, – сказала я официанту. – С водкой. Безо льда. Очень сухих.

– Хорошо здесь, правда? Я, пожалуй, съем филейчик… или тартар!

Я тщетно искала глазами Флориана. Выходить было надо, как надо делать уколы или показываться доктору. Я знала, что он обходит стороной это место, что делало его еще ближе: его просчитанное отсутствие было всюду, в больших зеркалах, в барной стойке, тянувшейся вдоль одной из стен ресторана, в освещавших нас лампах…

– А я рада, что ты ешь мясо, – Катрин уже больше года была вегетарианкой. Одна из ее многочисленных попыток «усовершенствоваться» – моя подруга находилась в перманентном поиске самосовершенствования. Всевозможные терапии, восточные религии, посещение ашрамов, горы прочитанной литературы по популярной психологии – стоило кому-то где-то поманить обещанием лучшего «я», и Катрин сразу на это клевала.

– Пора бы знать, что вегетарианство полезно для здоровья, – ответила она.

– Зато скучно. И потом, разве ты не чувствовала себя в чем-то ущемленной?

– Может быть…

– Сейчас ты скажешь, что хорошая бутылочка красного шла под гороховое пюре не хуже, чем под телячью ножку?

– Я в то время не пила. Берегла здоровье.

Мы засмеялись и чокнулись. Спустя два мартини, бутылку вина и еще четыре коктейля мы покачивались на плавучем острове, пытаясь добраться до истоков ускользающего счастья моей матери.

– Корень всегда один и тот же, – говорила Катрин. – No men[29].

– Корень… – Я изобразила руками четыре стены вокруг себя.

– Ящик?

– Нет, дурища, панцирь.

– О боже, тебе бы надо походить на курсы мимики.

Сама она, разумеется, мимикой занималась. Мы с Никола так над ней смеялись, что она даже подумывала съехать.

– Ладно, ты поняла. Это… это отказ от внешнего мира. Я такого не хочу.

– Да, но… может быть, не хотеть всего, как хотим мы, – это помогает? Мы же так хотим всего, Жен…

– Значит, надо отказаться?

– Нет, конечно, нет. Я все равно хочу всего. Но, может быть, можно иногда довольствоваться малым?

– Я готова довольствоваться моей работой или… или даже тем фактом, что у меня сейчас, в полном смысле слова, нет дома, но… без любви?