– Сдуй их всех ветром и дело с концами.

Парень фыркнул:

– По-твоему это так просто?

– Конечно! Будь у меня такая способность здесь бы камня на камне не осталось – заявила Фай, гордо вскинув подбородок.

– Какая же ты странная, Фай Келлер – вдруг засмеялся Логан, но выражение лица Фионы так и осталось серьезным.

– Если это комплимент, то зря стараешься, ты не в моем вкусе, Миллер.

– Конечно, в твоем вкусе темноволосые и черноглазые, которые в итоге оказываются предателями – Логан умел язвить не хуже Фай и девушка тут же вскипела.

– У Майкла на лбу не было написано, что он предатель!

– Конечно, конечно – закивал Логан, чем еще больше разозлил девушку.

Послышались чьи-то шаги, и фарфоровый цвет лица Фай стал болезненно белый:

– Они за мной – вымолвила девушка.

– Не дай им себя запугать, Фай! Они ни за что не почувствуют себя победителями, если ты будешь храбро смотреть им в глаза!

Фай кивнула, подумав, что сейчас пришло то самое время, когда нужно перестать бояться.

Захлебываясь слезами Фиона Келлер колотила руками по крышке деревянного ящика, закопанного в землю:

– Выпустите меня! Эй, вы!– девушка вытерла слезы, что щипали глаза и продолжила вновь колотить по крышке – Прошу вас! Я умоляю, выпустите меня!

«Будь храброй, будь храброй»– да что этот Логан понимает?! Будь он сейчас на месте Фай, то истерил бы не меньше, а потом внезапно решил бы сдастся, предпочитая умереть с благородным выражением лица. Но Фиона отчаянно хотела жить!

«Если хочешь выжить, то будь умной и хитрой, девочка моя!»– так иногда говорила бабушка Грейс. И все бы ничего, вот только Фиона не обладала ни одним из этих качеств. По правде сказать, Фай вообще была не приспособлена к жизни, не то, что к испытаниям в постапокалиптическом мире. Кажется, девушка всегда знала, что она никогда не станет кем-то больше, чем тень влиятельной бабушки. Глупую Фай вряд ли бы допусти ли бы к государственным делам, поэтому в обязанности Фионы входило всегда выглядеть как на обложке журнала, всем улыбаться и всегда помалкивать. Фай всхлипнула, от осознания, что останься она в подземельях то медленно, но уверенно превратилась бы в копию своей матери. Но все же Фиона не испытывала сочувствие к матери, уж слишком Тиффани Келлер была неприятной особой, что даже вспоминая о ней Фай до сих пор морщилась.

Больше всего на свете девятилетняя Фиона ненавидела дождь. А сейчас на улице шел прямо ливень, заставлявший почему-то так нервничать взрослых. Вся семья Фай ехала в неизвестном направлении, совершенно не понимая, что их ждет дальше.

Тиффани Келлер со вздохом прижалась лбом к окну, ее губы казались неестественно красными (видимо она переборщила с помадой), а малиновое платье казалось чересчур ярким. Тиффани перевела взгляд на Грейс, что все время возилась со своим телефоном:

– Это конец света, Минди! Я же сказала тебе! – кричала Грейс в трубку – Ты вообще смотрела в этом году телевизор, Минди?! Все наперебой говорили, что нас ждет проливной ливень, которого еще Земля не видела, а сразу после него передают землетрясение…!

– Это что и правда Конец Света?– тихо спросила Фай.

Ее отец кивнул и отвел взгляд в сторону. Норман Келлер был грузным мужчиной, который, казалось, всю жизнь ходил в костюме. В газетах писали, что он успешнейший бизнесмен и политик, но совершенно никто не знал, что всеми делами Нормана управляла его мать Грейс, так ловко манипулирующая всеми членами семейства Келлер.

Машина остановилась, Грейс быстро поправила прическу и, схватив Фай за руку, вытянула ее наружу. Сапоги Грейс имевшие высокий и элегантный каблук, были совершенно не приспособлены к здешней дороге, но это совершенно не смущало женщину, так уверенно шагавшую вперед, что Тиффани, Фиона и Норман едва поспевали за ней:

– Куда мы идем?– снова спросила Фай.

– В подземелья, девочка моя – не оборачиваясь, ответила Грейс.

– И что, подземелья спасут нас – синие глаза Фионы вопросительно глянули на бабушку.

– Конечно – произнесла Грейс, когда они протиснулись в целую толпу народа. Люди кричали, непонятно чего требуя, они толкали маленькую Фиону, поэтому девочке пришлось крепко схватиться за руку бабушки, что бы ни потеряться:

– Простите – услышала она чье-то восклицание и, обернувшись, увидела мальчика уронившего свой портфель под ноги Норману Келлеру.

– Аккуратнее – раздраженно гаркнул отец Фай.

-Извините, я случайно – забормотал мальчик, ему было не больше десяти и у него были черные, словно смоль, вьющиеся волосы, которые он рассеянно поправлял, собирая свои вещи обратно в портфель.

Семья Фионы пошла дальше. Попытки полицейских утихомирить толпу не увенчались успехом, но Келлерам все же удалось приблизиться к входу в подземелья:

– Ваши билеты – пропищала молодая перепуганная девушка, сидевшая за столом.

-Грейс и Фиона Келлер – произнесла Грейс, передавая девушке два билета.

Тиффани уже готова была передать свой билет, когда взглянула на растерянного мужа:

– Что-то случилось?– спросила она

– Я потерял его… Я… Это все тот чертов мальчишка! Он украл мой билет!

Норман Келлер уже был готов снова броситься в толпу, когда его остановила его мать:

– Ты уже не найдешь мальчика, Норман.

Глаза отца Фай расширились, он стал тяжело дышать, весь его вид твердил о том, что он не знает что делать. И тогда взгляд Нормана упал на билет в руках Тиффани:

– Отдай – взревел он, вырывая из рук жены заветную бумажку. Но Тиффани не собиралась, так просто сдаваться и стойко пыталась удержать билет в своих руках, из-за чего бумага разорвалась на две части

-Что ты наделал!– ахнула Тиффани, держа в руках остатки билета

-Простите, но мы не примем такое – едва вымолвила девушка, сидевшая за столом.

Норман Келлер казалось, уже принял свою судьбу и тихо стоял в стороне, в то время как Тиффани закричала:

– Нет! Нет! Я не останусь здесь!– Тиффани вздохнула, пытаясь успокоиться, и более тихим голосом произнесла – Тогда я пройду по билету своей дочери.

Тиффани уже стала спускаться в подземелья, когда Грейс схватила ее за локоть:

– Ты что оставишь умирать здесь своего ребенка?!

Губы Тиффани дрогнули в усмешке:

– Но вы, же своего оставляете?

Фиона ожидала увидеть в синих глазах матери сожаление, стыд, но увидела лишь страх и отчаянное желание выжить, несмотря, ни на что.