– WHERE IS FLUFFY! – выкрикивает Дэв. Он восторженно хлопает меня по спине, а потом победно поднимает руки, как Рокки. – WHERE IS FLUFFY! черт возьми!

Именно. Именно такой реакции я ожидала от Ника, когда рассказала ему о выступлении. Я хочу сказать, ведь они – лучшая здешняя панк-группа, названная в честь чертова апатичного народа этой чертовой ксенофобной страны, жители которой понятия не имеют о чертовом ужасе, который наводят его лидеры на остальной мир, потому что они слишком заняты переживаниями по поводу застрявшей на дереве кошки или еще чего-нибудь в том же духе[7]. Where is Fluffy могли по-настоящему играть, а не просто завывать, как хреновы отбросы поп-панка. Они абсолютно правильно поют обо всем, что неправильно, – они могут выступить за расширение продажи оружия, против свободы выбора, против геев – чтобы напомнить слушателям, за что стоит бороться. Where is Fluffy – настоящие, и если между мной и Ником что-то есть, он не сможет это скрыть, когда шоу начнется – если мы окажемся среди людей, прыгая от разрывающего тело восторга, вместе, вскидывая вверх кулаки, крича «оу, оу, оу» в нужные моменты, хором. Так сказать.

В мошпите все станет ясно. Мош никогда не лжет.

Все идет неплохо. Мы перебрасываемся словами. На любую ее фразу у меня находится, что ответить. Мы искримся воодушевлением, и время от времени мне хочется просто откинуться назад и наблюдать. Все складывается идеально. Не потому, что какая-то часть меня идеально совпадает с какой-то ее частью. А потому, что наши слова соединяются в предложения, а наши предложения соединяются в диалог, а наши диалоги соединяются в сцену из фильма, который мы смотрим прямо сейчас – невероятно уютную и в то же время неотрепетированную.

Я чувствую, что она что-то скрывает. Понимаю, что она засыпает меня вопросами, чтобы я не подобрался слишком близко со своими. Это нормально. В конце концов, кто она? Если б я, блин, знал. Но мне не все равно. Да, мне становится не все равно.

Теперь клуб просто набит народом, толпу охватывает характерная перед выступлением смесь предвкушения и невероятного нетерпения. Дэв – такой типичный Дэв, накручивает себя, выкрикивая «WHERE THE FUCK IS FLUFFY?». Тони/Тон/Тоня подходит к нам и просит, чтобы я помог им с каким-то оборудованием. Я смотрю на Нору и с трудом сдерживаюсь, чтобы не спросить, будет ли она по мне скучать. Но я не хочу торопить события.

Быть рядом с Fluffy довольно круто, хотя я не вижу никого из них, и все, что от меня требуется, – проверить микрофон. Просто стоять на сцене, куда выйдут они, – уже сводит с ума. Я говорю в микрофон «раз-два-три», а затем, для проверки – «черт-блин-хрен», а толпа смотрит на меня, единодушно желая, чтобы я убрался к чертям со сцены, и если бы за мной не присматривал хмурый человек в костюме кролика из Playboy, до моей головы могла бы долететь пара бутылок. И все равно, это почти что стоило бы того. Не так уж часто удается пролить кровь за одну из любимых групп.

Все настолько офигительно сюрреалистично. И внезапно я понимаю, что хочу рассказать об этом Трис. Это ужасно неправильно, но эта мысль возникает независимо от моей воли. Выступление Where´s Fluffy – второй концерт, на который мы пошли с ней вместе, и шестой, и одиннадцатый, и четырнадцатый. Она никогда о них не слышала, так что, когда было уже за полночь, я затащил ее в Maxwell, чтобы послушать, как они играют – юные, но не без амбиций. Она весьма скептически относилась к группам, о которых никогда не слышала, – как будто не могла понять, что в них такого, если не знала, что в них находят другие. Но Where is Fluffy произвели впечатление и на нее. Ее зацепила уже первая песня, и она не стеснялась это продемонстрировать. Она вопила и вскидывала руки, трясла головой под все 110 ударов в минуту. А потом она сказала: «Слушай, они были круты», – и меня тут же охватила зависть к ним. Но она добавила: «Но не настолько, как ты сейчас», – и внутри меня словно взорвался фейерверк.

Но на этом дело не кончилось. Теперь я вспоминаю про шестой раз. Я танцевал, как обычно, а она просто остановилась на мгновение, глядя на меня. Я закричал: «Что?» – а Трис выкрикнула в ответ: «Ты должен это прекратить». Я заорал: «Что?» – и она заорала в ответ: «Ты все еще здесь. А надо идти дальше». Сначала я не понял, а потом осознал, что она права; я не отдавался музыке. Я смотрел на людей вокруг. Я смущался. Я задумывался о каждой ноте. «Просто отпусти», – прокричала она. Сначала мне это не удалось, потому что я пытался изо всех сил. Но затем группа заиграла песню «Dead Voter», и впервые в моей жизни не осталось ничего, кроме музыки. Я не думал о Трис – песня заслонила ее, поглотив весь мир. А когда все кончилось, мы запыхались, наши лица блестели от пота, и мы не могли произнести ни слова. Мы просто смотрели друг на друга и понимали все. Она подтолкнула меня, и я смог достичь этого состояния. Я был благодарен ей. И до сих пор благодарен.

На мгновение я окидываю взглядом толпу, пытаясь снова найти ее. Она где-то здесь, хотя ее и нет в помещении. Даже если она тискается с каким-то еще парнем в каком-то другом клубе и ни один ее синапс не тронут мыслью обо мне.

«Проснись на хрен!» – орет какой-то парень, проталкиваясь к сцене. Я понимаю, что почему-то опустил руки. Как будто я не способен думать о Трис и одновременно делать что-то еще. А это ужасная неправда.

Я заканчиваю настройку. Микрофоны готовы выдержать напор. Тони/Тон/Тоня кивает, и огни гаснут. Я ухожу со сцены, но перед этим замечаю, как мне кивнул Эван Э., барабанщик Fluffy. Я улыбаюсь и киваю в ответ, а затем проталкиваюсь через толпу. Я потерял Нору из виду и не могу вспомнить, где был наш столик. Все столики отодвинули в сторону.

Фитиль: подожжен.

Фитиль: горит.

На старт.

Внимание.

Взрыв.

Гитары вспыхивают неистовством. Барабаны источают грохот. Оуэн О. осыпает окружающий мир оскорблениями. Звенит колокольчик, и чертова собака Павлова бьется на танцполе в судорогах. Поскольку я еще не стал частью толпы, я могу заметить со стороны: как группа людей превращается в вихрь, как все затраты времени на подбор и покупку правильной одежды перестают иметь какое-то значение, потому что внешний вид уже никого не волнует. Важно только отдаться силе, ритму, дать волю неодолимым побуждениям. Чтобы добраться до Норы, я пробираюсь мимо кожи и шипов. Я проталкиваюсь сквозь человеческий водоворот, чтобы заметить Трис. Я ломлюсь сквозь яркую, ярчайшую тьму, чтобы понять, кого я вообще ищу – и зачем.

Нора. Она в трех метрах от меня. Она не ищет меня, никого не ищет. Она в жерле этого пожара, и она выглядит совершенно одинокой.

Это меня пугает.

Это мне знакомо.

Я слышу, как Ларс Л. ведет басовую мелодию. Я проваливаюсь в нее – в черноту, в пропасть. Музыка кричит о том, что время – это злой механизм. Музыка – это злой механизм. Мы все – злые механизмы.