Онан, истекающий семенем, лысый,продирался сквозь нашу чащобу или, может быть, полчища женщин,быстрые, как леопард,проходили сквозь нас. Уцелевшее: тьма под темнымиветвями – вея в пятнах светаили утренней флейтовой музыки, пробуждающей листья – не птиц.И мы выпускали наружу при ее прерывистом пениизелень свою из ствола сновидения.Солнце – как будто золотом тело мое облито,корни в холодном мраке, а руки – в разные стороныиз тонкого ствола в ливне золота и набегающихоблачных теней, и зеленые пальцы пьют солнце.Нет, нет уже покоя, и Персефоны нет.Последнее сновидение утешаетнитью сна, ткущего смерть.Но остались в памяти символы разрушения:расщепленная скала, шок от внезапной травмыв день твоего похищения, Персефона. Тень,разрастаясь в сени… набегает на тень.Вот оно – в белых костях, в щепки ломает хворост,прерывисто дышит влажным ужасом, но без сна,лишь ожиданием. Мы лишь ждем, наши раны готовы больвстретить ответным ударом еще до того, как взойдет солнце.1966 Игорь Вишневецкий

Таков недуг многих хороших вещей

Был ли он Адамом пылающего пути?спрятался в пекле как гнев,затаенный в лице Любви,или семя, Эрис[78] в Эросе,ключ и замоктого, чем я был? Я не мог высказатьвызволяющегослова. Ибо во мракканул они попросил меня высказать то,что я сказать не мог. «Я…»Весь огонь во мне застыл,противясь языку.Сердце превратилось в камень,тупой неуправляемый во мне предмет,мрак, стоявший поперекего нуждыв озаряющем«Я люблю тебя», у которогоесть лишь этот быстрый мигво времени, началомомента истины.Таков недуг многих хороших вещей,что ныне в жизни моей из далекого прошлого, –этот отказ сказать «Я люблю тебя»вызвал рыданье, стремленье поддаться,желанье опятьбыть связанным в узел, ожиданье, струнутакую тугую, что она и песню отринет,отбросит касанье. Все темней,тяжелей, взяв руку любимого,вести из легкости в то,что под землей.1968 Ян Пробштейн

Сгибая лук

Нам нужно выполнять обязанности Дня,так лук согнуть в мечтах,чтоб тетива тугаяконец с посылом рифмовала. Грезы – реки,текущие туда, где свет холодный мерцает, отражаяокно на плоскости стола, молочник из стекла,оловянную сахарницу, соркофейных чашечек и блюдец,растут на этих плоскостях гвоздики нарисованные. Всякомпозиция из плоскостей ведет в другойпоток, мешаямне ухватиться. Я писалписьмо – я до сих порпишу письмо – подруге,которая приблизилась к моим мыслям настолько,что ей принадлежит мой день. И пишущая здесь моя рукадрожит в потоках… воздуха ли?во внутреннем предвосхищении чего…? стремится прикоснутьсяк восторгу призрачному дум о ней.И в крайности такогозамысла«есть двустороннее соединенье, какв луке и как в лире» –лишь в этом быстром исполнении желанья,который может сонлишь показать, моя руканатягивает тетиву.Ты позади стоишь – за мной.Глубокие тона и тени женщиною назову.Созвучье быстрых верхних нот… Ты также девушка,в тебе есть что-то от сестры и от жены,безутешна,и я сыграю для тебя Орфея снова,призвать стрелу иль песнюв трепещущий свет дняоткуда изошли.1968 Ян ПробштейнИз императора Юлиана, Гимн Матери Богов:И Аттис окружает небеса, как тиара, и оттудакак будто готовится сойти на землю.Ибо четное ограничено, однако нечетное без граници нельзя ни пройти через него, ни выйти из него[79].

Память племени Переходы 1

И к Ней Безграничной посылаю,где бы Она ни блуждала, у любогокостра ввечеру,среди племен каждый возводит Град, в котороммы, Ее – народв конце владений дня здесьВечныесветильники зажжены, здесь зыбкие людскиеискры жара и светасверкнув, исчезают, и возникают опять.Ибо это – общество живущих,и голос поэта говорит неиз расщелины в почвемежду срединой земли и преисподней,вдыхая пары того, знанье о чем смертельно,новости, которые новым личинкам в гробуи вывихам времени служат пищей,но из камня очага, света светильника,сердцевины материи, на которойдержится доми все же здесь упреждающий свет на окраине города!Град исчезнет в свое время, исчезнетво времени, скрыв даже собственные угли.И нас разбросало по странам и временам человека,ибо мы несем тревогу в себе,молва враговосела на перьях крыла, покрывшего нас.•Мнемозина назвали ее,Матерь с шепчущимиоперенными крыльями. Память,большая пятнистая птица, сидящая нанасесте душ, и к ее яйцу,мечте, в которой всё сущее живет,я возвращаюсь, покидая свое я.Я вне себя от этоймысли о Едином внутри Мира-Яйцав скорлупе бормотаний,в округлости рифм,в колыбели звука ребенка.Таков первенец! Следом будутвзрывы в зелень, покавесенние ветры несут влагу с юга,а солнце возвращается на север. Он прячетпламя меж слов во ртуи выбегает из области мрака и штормак нам.Я сплю днем, отдыхая от работы,читаю и отвлекаюсь от чтения,словно я только семя себя самого,непроснувшийся, не желаяни спать, ни проснуться.1968 Ян Пробштейн

У ткацкого стана Переходы 2

Кошачий муррсреди хвр, цкх «цкх, цкх»ткацкого стана Кирки из «Кантос» Паунда[80]«Я слышал похожую песню…»мой разум, челнок срединатянутых струн музыки,позволяет уточной нити мечты расти среди дня,приросту ассоциаций,лучезарные мягкие нити,великолепье брошено, пересекаясь и переплетаясь,перекрученные жилы укрепляют работу.На изнанке образов несколько тяжей связываютсмысл в потоке слов,поток полотнавздымается меж разумом и чувствами,связывая шерсть в полноценную ткань.Тайна! тайна! Она сокрытав своем проявлении.Белый кот перебирает лапами,жмурится в восторге от света,свет отражается от его шерсти, как от щита,высоко вздетого в разгаре битвы.Какова работа Червя в коконе?Была такая нужда в старину,когда ремесло проникло в нашу основу,искусство никогда не освободится от этого горна,от ткацкого стана, от лиры –огонь, образы, голос.Что же, если даже в комнате, где мы сейчасчитаем про себя, либо я читаю вслух,звучит музыка,и все это,испаряется в воздухе,строчка за оброненной строчкой.Да будет стрекот челнока, летящеговперед и назад, вперед иназад,основа, сновка, верп: «бросать сеть, класть яйца»,от значенья «бросать»нити перекручены для крепости,которая может стать основой воли.«О ткач, ткач, работать перестань», –Гэскойна цитирую:«ткань твоя мне причинила зло»И челнок, несущий ткань, я выяснил,назывался skutill[81] «гарпун» – дротик, стрелаили малое судноnavicula weberschiff[82]снуя от берега к берегу –доисторическое *skutil *skut[83] –«болт, засов, как на двери»«шлюз» •но битва, которую видел,была на широкой равнине радидоблести,рука, обученная стрельбе из лука,тело мужав противоборстве, каждая из сторонлицом встречает врага радисоюза,верности, легион, ибоклятва превращает народв единое тело, которое не сломить.Однако это все, как мы знаем, mêlée[84],месиво ошибочных темрождающих ужас и превозмогающих ужас,так что Ахилл может во гневеповергнутьгероя Гектора, подъявшегоэто отражение героизмана своем щите…1968 Ян Пробштейн

Что я видел Переходы 3

Белый павлин на насестемог быть Христом,перистое одеянье Озириса,лучезарная птица, вспышка меча,угнездился на дереве •и другой слайд на матовом стекле– были, как ночь и день,прорезь глаза, распахнутогово времени,вертикальном к горизонту1968 Ян Пробштейн

Где оно появляется Переходы 4

Перерезал бы нитьчтоб сплести сетьпаутиныв воздухепусть сгинет образ в образе здесь,оставь писателя и читателяв воздухе,чтоб сразу вывестиважныеложные выводы,вервие первой воды,выплеснутой риторикой,разбухшей от дождя.Пусть статистически незначительнокак место созидания,у меня в этом своенасыщенноеместо само-созидания,Солнце самонезначительно среди солнц.Волхвы вероятноговносят зеркало,излучение, океан,который держу на ладони •словно мог бы отбросить тень •чтоб окружитьто, что безгранично •точно я смог бы удержать • эту жемчужину, котораяприкасается к каждому образу воображения того,кто я есть •ошибся насчет паутины, этоотражение, соблазн миракоторый люблю.1968 Ян Пробштейн

Луна Переходы 5

столь приятен светокругл, в ореоле, отчастиоткрыт, кольцо,обручальный перстень ночи •быть можетвеликая дама, поднимаетюбки приливов •в круженьеи опускает на золоченыекрая-берега своих морских одеждлибо он соизволилвызволить грезы,оставляя ослепительную тропунад волнами,тоже лорд, лунный король мотыльков,Оберон • блистающий среди туч.Из какого источникасвет на их лицах,свет их глаз, темныйвзгляд, что озаряет, воспламеняющий взгляд,словно над мерцанием озера,его плоть лучезарна •Мои Лорд-и-Леди Луна,на