За окном смеркалось. Через какой-то час ночь тяжело ляжет на город и укроет его непроницаемой темной шапкой. По небу разбегутся звезды. Здесь всегда так.

Некоторое время Алексей Никифорович наслаждался покоем. По собственному опыту он знал, что такое состояние будет длиться недолго. Через какую-то минуту придет осознание того, что он находится в начале длинного ухабистого пути, а значит, взвалил на себя очередную тяжкую ношу, которую придется пронести до самого конца. Спрос с него будет большой – в организации, которую он представляет, скидок за прежние заслуги, пусть даже немалые, не делают.

Докладную с предварительным планом следовало отправить в Москву с курьером – в нынешней обстановке это наиболее надежная связь. Правда, имеется небольшой минус – немного проигрываешь во времени, а вот его как раз и не было… Нужно придумать что-то иное.

Прибывшие в город телефонисты уже прокладывали локальную связь между воинскими подразделениями для координации дальнейших наступательных действий, а также высокочастотную связь для сообщений со Ставкой. В первую очередь ее устанавливали в штабах фронтов и армий. Во вторую очередь шли штурмовые дивизии, а далее – кому как повезет.

Правда, существовали исключения, больше смахивающие на прифронтовые казусы, каких во время войны тоже всегда хватало. Один из таких был связан с полковником Пахомовым, командиром сто сорок первой стрелковой дивизии. Каким-то неведомым образом он получал порой высокочастотную связь быстрее, чем командиры корпусов. А нынешним вечером ему прокладывали линию ВЧ одновременно с командующим Первой армии генерал-полковником Гречко. Командиры дивизий перешептывались, полагая, что молодому полковнику Пахомову покровительствует сам командующий Первым Украинским фронтом маршал Конев.

Полковник Пахомов заверял, что для проведения в его штаб высокочастотной связи имеются очень веские основания: его дивизия укомплектована несколькими штурмовыми батальонами, которые в эшелонированной немецкой обороне прокладывали дорогу стрелковым подразделениям. Подчас от успешной атаки одной штурмовой группы зависело наступление всего фронта. А если брать поконкретнее, то судьба сражения нередко находилась в руках всего-то нескольких сотен смельчаков, защищенных металлическими пластинами.

У Алексея Никифоровича была собственная версия, почему ВЧ проводили полковнику Пахомову едва ли не одновременно с командующим фронтом. Уж очень он был красноречив!

Михайлов вызвал в кабинет курьера – сержанта военной контрразведки, коренастого плечистого парня и весьма благодушного малого.

– Вот тебе пакет, Миронов, – протянул он заклеенный конверт с сургучовыми печатями. – В нем «Спецсообщение». Что это такое, разъяснять, думаю, тебе не нужно… Передашь его в отдел военной контрразведки сто сорок первой стрелковой дивизии капитану Хрунову. Там для него я приписочку небольшую сделал… Хотя вот что скажи… Добавь для ясности, что нужно срочно отправить «Спецсообщение» по ВЧ.

Пошел уже второй год, как Вадим Миронов служил в курьерском отделе военной контрразведки. Его направили сюда сразу после госпиталя, где он залечивал тяжелую контузию, полученную под Белгородом. А ведь поначалу хотели списать под чистую из-за сильных головных приступов. Но ничего, оклемался, пришлось дальше служить.

Всякий раз Вадим Миронов напрягался, когда слышал слово «Спецсообщение». И вот сейчас, несмотря на то что произнесено оно было нейтральными интонациями, сержант невольно посуровел и даже как-то ростом сделался повыше.

Взяв пакет, он поместил его в полевую сумку.

Уже совсем просто, как если бы разговаривал со старинным приятелем, Алексей Никифорович вдруг спросил:

– Справишься?

– Так точно, товарищ полковник! – энергично ответил сержант, расправив плечи.

– Тогда поторапливайся!

Четко развернувшись, Миронов вышел из кабинета начальника управления, почувствовав подошвами солдатских сапог глянец дубового итальянского паркета.

Оказавшись в коридоре, сержант предупредительно расстегнул кобуру. Так он поступал всегда, когда получал приказ доставить по назначению «Спецсообщение». Пока он находится в коридорах Станиславского управления, надобность в такой предосторожности отсутствует, но вот как только он выйдет за порог здания, ответственность возрастает многократно. Прошедший через жестокие бои сержант прекрасно понимал, что нередко человеку не хватает какой-то сотой доли секунды, чтобы выстрелить первым – и значит уцелеть. С открытой кобурой у него будет некоторое преимущество.

Миронов вышел из здания, ощутил кожей свежесть вечернего воздуха. Теперь каждый встречный расценивался как потенциальный недоброжелатель. Видно, в его внешности после получения пакета проявилось нечто неуловимое для него самого, но столь очевидное для окружающих, что они невольно уступали ему дорогу.

Штаб сто сорок первой стрелковой дивизии находился на соседней улице в одном здании со штабом армии. Следовало пройти три квартала и повернуть на площадь, где в старинном особняке имперской постройки успел разместиться командарм Гречко вместе с заместителями и членом военного совета. Народу в сумеречный час было немного. Город как-то примолк. Дважды повстречался комендантский патруль, усиленный двумя автоматчиками. Для них он интереса не представлял. Скользнув по шедшему навстречу сержанту безучастными взглядами, патруль протопал дальше. Где-то на самой окраине сухим эхом отозвались два пистолетных выстрела. В ответ, ставя точку в коротком боевом диалоге, откликнулась автоматная очередь. Город жил обычными прифронтовыми буднями.

У старинного фонтана стояла тридцатьчетверка, которую два танкиста в шлемофонах щедро поливали водой из алюминиевых изрядно помятых ведер. Через сумерки пробивались пропорциональные правильные очертания танка с четко расчерченными геометрическими линиями, усиливающие его рациональную боевую красоту, что делало его еще более суровым. На лобовой броне машины были видны глубокие борозды и вмятины, каждая из которых вполне могла бы стать для экипажа роковой.

Горячка недавнего боя была подзабыта, как и скользящие удары снарядов по бронированной башне. И вот сейчас, обливая танк и надраивая его швабрами, очищая гусеницы от крови неприятеля и смрада вражеских окопов, танкисты веселились, как задорные мальчишки. В сущности, они и были ими, едва перешагнувшими двадцатилетний рубеж.

Сержант Миронов пересек площадь и направился прямо к караульному, стоявшему у закрытых дверей штаба. Уже приближаясь, натолкнулся на взгляд человека много повидавшего, повоевавшего, что подтверждал орден Боевого Красного Знамени и отличительный наградной знак за ранение. Боец ступил вперед на полшага, ненавязчиво давая понять, что чужим здесь не рады.

Вытащив удостоверение из нагрудного кармана, Миронов раскрыл его перед караульным и, получив в ответ одобрительный кивок, спросил:

– Где тут дивизионный отдел Смерш?

– Вторая дверь с левой стороны, – охотно указал караульный. Потеряв интерес к вошедшему, он отступил от двери и принялся цепко присматриваться к майору, шедшему вдоль дороги по направлению к штабу.

Открыв дверь, Миронов вошел в отдел Смерш. В небольшой комнате находились два офицера. Капитан сидел за массивным столом с могучими ножками в виде лап какого-то фантастического зверя. Нахмурив русые широкие брови, он сосредоточенно перелистывал пухлую папку с листами, исписанными мелким почерком. Вторым был русоволосый щеголеватый старший лейтенант с генеральской кобурой и орденом Красной Звезды на новенькой гимнастерке. Он