голубизной под бледным лбом. — Он не дышит.

— Не такая уж большая потеря для этого мира, — говорит дедушка. — Билли, возьми оружие. Но не касайся спускового крючка.

Билли поднимает револьвер. Он протягивает его своему отцу, но Фрэнк лишь смотрит на него. Дедушка берёт револьвер и суёт в карман, где раньше лежал бумажник. Фрэнк стоит на месте и смотрит на Гэлена, лежащего лицом вниз в траве с проломленной макушкой.

— Дедушка, дедушка! — зовёт Билли, дёргая старика за руку. Губы его дрожат, по щекам текут слёзы, под носом пузырятся сопли. — Что если у толстяка есть ещё оружие в грузовике?

— Что если мы просто свалим отсюда на хрен? — произносит дедушка. — Корин — за руль. Я не могу. Дети — на заднее сиденье. — Он даже не уверен, что сможет сидеть; он угробил свою спину самым праведным способом, но ему придётся сесть, не важно, насколько это больно.

Корин закрывает заднюю дверь. Дети бросают последний взгляд на подъездную дорожку — не возвращается ли Пит, — затем бегут к универсалу.

Дедушка подходит к сыну.

— У тебя был шанс, а ты просто стоял. Меня могли убить. Всех нас могли убить. — Дедушка отвешивает Фрэнку оплеуху, точно так же, как ему отвесил оплеуху человек, который теперь лежит мёртвый у их ног. — Садись, сын. Не знаю, может, ты слишком стар, чтобы перебороть самого себя.

Фрэнк подходит к переднему пассажирскому сиденью, будто в прострации, и садится. Позади него дедушка открывает дверь и обнаруживает, что не может согнуться. Поэтому он просто падает навзничь на сиденье, подтягивая ноги и тихонько всхлипывая от боли. Мэри переползает через него, чтобы закрыть дверь, и от этого ему тоже больно. И дело не только в спине; такое ощущение, что его пырнули в живот.

— Дедушка, вы в порядке? — спрашивает Корин. Она смотрит назад. Фрэнк смотрит прямо перед собой через лобовое стекло. Его руки лежат на коленях.

— Я в порядке, — отвечает дедушка, хотя это не так. Сейчас бы он не отказался от обезболивающего, которое, без сомнения, его сестре выписывает её онколог, но Нэн в сотне миль отсюда и что-то подсказывает ему, что сегодня они её не увидят. Нет, не сегодня. — Езжай.

— Дедушка, у тебя правда есть эти деньги? — спрашивает Билли, когда его мама начинает движение тем же путём, каким они приехали, но гораздо быстрее, чем мог осмелиться Фрэнк. Желая оставить «Слайд-Инн» позади. И Слайд-Инн-Роуд — тоже.

— Конечно, нет, — отвечает дедушка. Он вытирает слёзы с лица внучки и прижимает её к себе. Ему больно, но он вытерпит.

— Дедушка, — говорит она, — ты забыл бейсбольную биту тёти Нэн.

— Ничего страшного, — говорит дедушка, гладя её по взмокшим и спутанным волосам. — Возможно, позже она вернётся к нам.

Фрэнк наконец заговаривает:

— Как раз перед поворотом, на шоссе 196, был магазин «Ред Эппл». Я позвоню оттуда в полицию. — Он поворачивается и смотрит на старика. На его щеке виднеется красная отметина от оплеухи.

— Это твоя вина, отец. Всё из-за тебя. Нам пришлось взять твою сраную машину. Если бы у нас был «Вольво»…

— Заткнись, Фрэнк, — говорит Корин. — Прошу тебя. Хоть разок.

И Фрэнк замолкает.

Памяти Фланнери О’коннор[8]

Красный экран

У Уилсона задаётся плохое утро. Он режется во время бритья, и салфеткой «Клинекс» стирает струйку крови с подбородка, когда в дверь заглядывает Сэнди — напомнить ему, чтобы Уилсон не забыл опустить стульчак и вернуть колпачок на тюбик зубной пасты. Он проливает сок на галстук, и приходится взять новый. Прежде чем он успевает сбежать на работу, он выслушивает ещё несколько замечаний: Сэнди нашла пивные бутылки в общем мусорном ведре, а не в предназначенном для вторсырья, и Уилсон забыл сполоснуть чашку из-под мороженого перед отправкой в посудомойку. Следует ещё одно замечание, но оно залетает в одно ухо, а вылетает из другого — в общем, какая-то фигня. В последнее время Уилсон стал забывчивым и немного рассеянным, или это она изменилась за последние шесть или восемь месяцев? Он не знает, да и слишком рано для таких вопросов.

И всё же, как только он садится в машину и сдаёт назад по подъездной дорожке, у него появляется мысль, которая поднимает ему настроение. Если существует такая вещь, как плохая карма, возможно, он уже получил своё на сегодняшний день и дальше…

— Жить — не тужить! — восклицает Уилсон, и угощается сигаретой из пачки в бардачке.

Эта оптимистичная мысль крутится в его голове следующие пятнадцать минут. Затем звонит мобильник Уилсона и голос велит ему ехать на 34-ю авеню в Квинсе. Велит встретиться с полицейскими, что никогда не сулит хорошей кармы.

***

Через пять часов, когда Уилсону следовало бы пойти на обед, он смотрит через одностороннее стекло в маленькую комнату для допросов. В ней стоит стол и два стула. На одном сидит человек по имени Леонард Крокер. Он пристёгнут наручниками к кольцу со своей стороны стола. На нём майка и рабочие штаны цвета хаки. Его рубашка сейчас находится в полиэтиленовом пакете с биркой и направляется на криминалистическую экспертизу. Когда она вернётся (через какое-то время, потому что всегда есть очередь), из имеющихся на ней пятен крови будет выделена группа крови и ДНК. Это простая формальность. Крокер уже признался в убийстве. Скоро его майка и брюки сменятся на тюремную робу.

Уилсон прицепляет удостоверение личности на ремешке. И нацепляет улыбку, входя в комнату.

— Приветствую, мистер Крокер. Помните меня?

Леонард Крокер выглядит совершенно непринуждённо, несмотря на наручники и всё остальное.

— Вы детектив.

— Точно! — Уилсон садится. — Как к вам обращаться: Лен, Ленни или Леонард?

— Обычно Ленни. Так меня зовут парни из магазина сантехники.

— Значит, Ленни. То, что здесь происходит, — если вы согласны, — это так сказать предварительная беседа. Вам зачитали ваши права, верно?

Ленни улыбается, как человек, разгадавший вопрос с подвохом.

— Сначала полицейские на месте происшествия, затем вы. Я вызвал их, знаете ли. Полицию.

— Замечательно! Просто, чтобы подытожить: всё, что вы скажете…

— Может быть использовано против меня.

Улыбка Уилсона становится шире.

— В точку! Как насчёт юридического представительства? Об этом вы помните? Потому что разговор записывается.

—