Говорят, правая рука этого Андре.

— Таких молодцов передавай своим ребятам, — доктор Баллаб указал на стену, за которой находилось новое здание полицей-президиума, — на полное довольствие!

— Будет исполнено!.. Да, вот что я хотел еще спросить: ты знаешь судовладельца Меркенталя?

— Да, а что с ним?

— Он передал нам в руки редактора «Фольксцайтунг». Какой-то его дальний родственник, говорят. И тут произошел глупый случай. На допросе следователь показал заключенному, который, вероятно, не желал отвечать на вопросы, вот эту карточку, хотя Меркенталь просил сохранить в тайне его причастность к этому делу.

Доктор Баллаб внимательно рассмотрел визитную карточку Меркенталя.

— Неприятно, конечно! Правильнее всего ничего не говорить ему. Но что за идиоты у тебя там сидят!

— Вот видишь? И с такими-то баранами приходится работать.

— Ну, а редактор?

— Как же его фамилия? Никак не вспомню… Связан с нелегальной «Фольксцайтунг».

— Я бы его хорошенько взял в работу!

— Думаешь, мы сами не догадались? Больше он свои грязные пальцы в чернила не обмакнет.

— Вот у него я бы вырвал письменное заявление, о котором мы говорили. Конечно, не о том, что он за фюрера и тому подобное, — в это ведь ни один дурак не поверит, — а о том, что он отрекается от КПГ. На тот случай, если он не сразу согласится, нужно запастись терпением. Посади его в темный карцер на четыре недели, на четыре месяца, все равно на сколько, пока он не станет ручным и сам не взмолится, чтобы ему разрешили написать заявление.

— А если ты получишь такую бумагу действительно только через четыре месяца?

— Она нам и через четыре года пригодится.

III

Дверь в полутемную камеру, даже днем освещаемую только светом тусклой лампочки, открывается: вызывают Вальтера Брентена.

— На допрос!

Все знают, что это значит. Трое товарищей по камере с участием взглядывают на Вальтера, медленно идущего к выходу.

Тюремные камеры в здании полицей-президиума соединены недавно построенным подземным ходом с новым зданием, где разместились исполнительные органы государственной тайной полиции, в том числе и пресловутая команда особого назначения — КОН.

Вальтера под конвоем двух штурмовиков, вооруженных карабинами, приводят на шестой этаж. Он понимает, куда его доставили, ибо знает, что на последнем этаже расположены кабинеты следователей КОН, страшные комнаты пыток. Отсюда, изувеченный, ища спасения в смерти, выбросился из окна его товарищ Отто Бурмейстер. Была пущена версия, будто он почувствовал, что выдержка изменяет ему, и, боясь стать предателем, выбросился с шестого этажа. На этом этаже нового здания день за днем несколько недель подряд «допрашивали» товарища Эдгара Андре и довели его до того, что он уже не мог передвигаться иначе, как только на костылях, и лишь по настоянию прокурора, которому нужен был процесс Эдгара Андре и его голова, Андре перевели в лазарет подследственной тюрьмы. Преддверием ада называли заключенные этот шестой этаж. Каждый арестованный КОНом побывал здесь на своем пути в концлагерь, пути, который длился иногда часы и дни, а иногда долгие недели. Три раза Вальтера Брентена уже водили на допрос, сегодня — четвертый, и неизвестно, сколько допросов еще впереди. Пока он, конвоируемый двумя штурмовиками, поднимается по лестнице, у него зуб на зуб не попадает от озноба. Его припухшие губы — след последнего допроса — дрожат. Но он впивается ногтями в ладони и заставляет себя успокоиться. Откуда-то доносится оглушительная патефонная музыка, гремят бравурные трескучие марши. Вальтер знает, что это значит. Навстречу ему попадаются одетые в синюю форму заплечных дел мастера из команды особого назначения. Один из них мило шутит:

— Так, правильно. У всех, кто навещает нас, непременно бывают торжественные лица, потому что для гостей мы заготовляем уйму восхитительных сюрпризов! — И все гогочут, как озорные мальчишки.

Вальтера вводят в комнату, где сидят два гестаповца. Когда он переступает порог, оба глядят на него. На столах нет никаких папок, никаких бумаг, никаких письменных принадлежностей, ничего на них нет. На стенах — ни одного портрета, на окнах — никаких штор. Вальтер знает: он в «комнате допросов». Он стоит между двумя письменными столами и смотрит то на одного, но на другого гестаповца. Штурмовики ждут у дверей. Несколько секунд все молчат. Вдруг гестаповец, сидящий за письменным столом справа, молодой узкоплечий человек с худой желтой физиономией, рявкнул:

— Мордой к стене!

Вальтер поворачивается и становится лицом к стене. Вооруженные штурмовики, которые привели его, уходят. Гестаповцы не обмениваются ни единым словом, они сидят, вперив глаза в заключенного. Вальтер знает, что ему, может быть, придется стоять так часами и ждать. Многие стояли здесь до тех пор, пока не сваливались замертво.

Кто-то входит в комнату. Вальтер, не поворачивая головы, скашивает глаза и видит, что это комиссар, которого гестаповцы называют Карл; тот самый, кто вчера в одной из этих комнат дважды ударил его кулаком по лицу. Чувства Вальтера обострены до предела, он собрал все свои силы. Комиссар пообещал вчера, что сегодня ему будет «крышка».

Вальтер ощущает легкое постукивание по плечу. Он не шевелится. Тогда раздается команда:

— Повернуться!

Он поворачивается и смотрит прямо в лицо комиссару. Лицо круглое и мясистое, а глаза бархатные, карие. Лоб низкий, сильно напомаженные волосы разделены прямым, как ниточка, пробором.

— Что такое? — спрашивает комиссар. — Почему у тебя так вспухли губы?

Вальтер совершенно спокоен. Страха как не бывало. Он смотрит в блестящие и мягкие глаза комиссара и отвечает:

— Несчастный случай.

— О-о? — протяжно восклицает комиссар, и это звучит почти как сочувствие. — Как же это произошло?

— Какой-то парень меня… — Вальтер запнулся.

Комиссар низко наклоняется к нему.

— Что тебе сделал парень?

— Он меня нечаянно стукнул в лицо.

— Нечаянно? Смотрите пожалуйста! — говорит комиссар, удивленно покачивая головой. — Чем же?

— Дверью камеры.

— Да-да, никогда не надо слишком близко подходить к дверям, в особенности к дверям тюремной камеры.

Гестаповцы за письменными столами сидят и слушают «беседу». Они по-прежнему не произносят ни слова. Они и не смеются ни над вопросами, ни над ответами, лица их ничего не выражают. Комиссар выходит из комнаты, не попрощавшись. Молодой долговязый гестаповец, на которого смотрит Вальтер, снова приказывает:

— Повернуться!

Вальтер опять становится лицом к стене. В комнате так тихо, словно он в ней один.

Прошло, верно, много времени в мертвой тишине, не нарушаемой ни единым звуком, даже скрипом стула. Вдруг в комнату твердым шагом вошел штурмовик.

— Заключенного Вальтера Брентена требует к себе полицей-сенатор!

Вальтер Брентен настораживается. Он удивлен. К полицей-сенатору? Что ему могло понадобиться от Вальтера? Так вот почему они не били его. И вопрос комиссара теперь понятен. Полицей-сенатору он, конечно, иначе ответил бы на вопрос, отчего у него