— Почему он не хочет идти?

— Почему ты не хочешь идти?! — вызверился на проводника Каспар.

— Пауки.

— Что? — тут же остановился Шмидт. — Какие пауки?

— Банановый паук самый ядовитый в мире, — спокойно ответил Сальвадор. — Не один гаучо не посадит рядом со своим домом банановое дерево. Но вы можете идти. Вы же не гаучо, вы считаете себя умнее.

Уже почти добежавший к роще Ганс остановился и недоверчиво обернулся:

— Что он, чёрт побери, несёт?

— Будет лучше, если ты подождёшь, — ответил Шмидт.

Он оглянулся и неожиданно указал на Удо:

— Ты пойдёшь!

— Ещё чего! — отступил на несколько шагов моряк. — Никогда не любил бананы.

— Пусть он идёт, — вмешался Айземанн, указав глазами на Ганса.

— Почему я? — посмотрел на Шмидта, ища защиты, Ганс.

— Потому что ты уже рядом!

— Иди, — согласился Шмидт.

Ганс поник головой и послушно подошёл к ближайшему дереву. Он осторожно взялся за ветку с широкими листьями, тряхнул и тут же отпрыгнул. Посыпались жухлые листья и сухая кора.

— Врёт он всё! — выкрикнул довольный Ганс. — Я не вижу никаких пауков!

— Пауки живут в гроздьях, — ответил Сальвадор.

— Да чтоб тебя!

Подобрав длинную палку, Ганс сбил самую тяжёлую гроздь и, зацепив, подтащил к ногам Шмидта. Тот внимательно осмотрел бананы, затем оторвал самый жёлтый.

— Чисто.

— В таком случае, в следующий раз можете меня не слушать, — спокойно ответил проводник.

— На минутку, герр Шмидт, — неожиданно вмешался Фегелейн. — Пару слов с глазу на глаз.

Шмидт удивлённо поднял голову, но, ничего не сказав, послушно отошёл.

— Слушаю.

— Давайте договоримся сразу, — глядя на Шмидта сверху вниз, качнулся с носков на пятки Фегелейн. — Своими людьми командую я.

— Вашими?

— Я имею в виду Удо и Вилли.

— Дружище! — брезгливо ухмыльнулся Шмидт, вспомнив, что у его шефа Мюллера именно с подобной мимики и фразы мгновенно получалось поставить собеседника на место. На самого Шмидта этот приём действовал безотказно. — Нет здесь ваших людей. И быть не может!

— Я вас понимаю, но всё же впредь обращайтесь сначала ко мне.

— Эй! — выкрикнул водитель Франц. — А пауки здесь есть!

Он поднял на вытянутой руке банан и показал перебирающего чёрными лапами вдоль плода золотистого паука, затем стряхнул его и растоптал. Шмидт повертел в руках доставшийся ему банан, надорвал кожуру и, надкусив, невозмутимо заметил:

— Не будем ссориться, Герман.

— Хотите сказать, ещё не время? — нагло ухмыльнулся Фегелейн.

— Хочу сказать, что для меня ты меньшее из зол. Есть куда худшее.

— Например, Айземанн?

Но Шмидт уже уходил прочь. Он вернулся к группе во главе с Айземанном, поедавшей бананы, и, опустившись рядом, протянул руку.

— Пока мы ещё не видели ни одного следа Бормана, — Шмидт оторвал и себе банан. — Странно.

— Хороший вопрос для него, — ткнул кожурой в проводника Айземанн. — Может, Бормана и не было здесь никогда? Может, он вообще ушёл на север, а мы пришли покормить комаров, потому что доверчивые дураки. Что скажешь? — подмигнул проводнику Айземанн. — Мы уже по уши в дерьме, так что можешь рассказать нам правду.

— Сальвадор, — неожиданно приторно-ласковым голосом произнёс Шмидт. — Ты же нас не обманываешь? Скажи нам, что у тебя и в мыслях не было ничего подобного? Ты же знаешь, за такие шутки ты сразу не умрёшь. Казнить мы будем тебя жестоко и медленно.

— Я знаю, куда пошёл Пабло, — бесстрастно пожал плечами проводник. — Но каким путём, мне неизвестно. Я веду коротким, и он должен был идти так же.

— А куда он пошёл?

— Сельва большая и труднодоступная, но есть место, куда не забирались даже самые отчаянные. Когда Пабло рассказал об этом месте, ваш Борман захотел именно туда.

— Где же это место?

— Там, где могучая Парана разливается на сотни ручьёв, водопадов, болот и озёр.

— Ладно, ладно, — примирительно отмахнулся Айземанн. — Похоже на завывания твоих шаманов. Нам это ни о чём не говорит. Ты только знай, что, если что, я тебя ему не отдам, — Айземанн, играясь забрызганным соком мачете, указал лезвием на Шмидта. — Я выпотрошу тебя сам.

Айземанн встал, отряхнулся и, вскинув рюкзак на плечо, крикнул:

— Всё, хватит! Проводник, вперёд, остальные в колонну по одному!

— Я команду не давал! — возмутился Шмидт.

— Её дал я.

Раскалённый, неподвижный воздух такой густой, что с трудом проникает в лёгкие. Воздух, который можно пощупать. Теперь солнце поднялось в зенит, и казалось, что они окунулись в горячий туман. Испарения поднимались отовсюду и оседали на лицах грязными потёками. Клим поймал себя на мысли, что отдал бы что угодно за вылитое на голову ведро ледяной воды. Идти и дышать одновременно казалось делом невозможным. Стоило открыть рот, как в него тут же залетала вездесущая мошкара. Но если не открывать, то очень быстро наступало удушье. Сколько осталось позади часов таких мучений — Клим сбился со счёта. Всё, что он видел, — это хлеставшие по спине Германа ветви. С них слетала роса, вспыхивая в падавших сквозь кроны солнечных лучах ярким ореолом. Да ещё со всех сторон доносились стрекотания, треск и шорохи. Испуганные обитатели сельвы разбегались от проламывающегося сквозь заросли локомотивом Айземанна. Он без устали размахивал налево и направо мачете, превращая едва заметную тропу в прорубленный тоннель, и все спутники шли на этот шум. Неожиданно треск стих, и, как по команде, колонна тут же замерла. Не видя и не слыша Айземанна, каждый рисовал картины одну страшнее другой. Шедший в середине Шмидт осторожно прошёл вперёд и облегчённо выдохнул, лишь когда увидел чёрный рюкзак.

— Чего встал? — спросил он в спину Айземанну.

— Тише, — закрыл тот на мгновение глаза, — послушай.

Шмидт прислушался, и ему показалось, что где-то впереди он слышит едва различимый шелест.

— Что это?

— Надеюсь, река.

Айземанн перебросил рюкзак с плеча на плечо и, словно отыскав в нём второе дыхание, снова бросился рубить ветки. Ближе к реке деревья стали реже, затем их оттеснили заросли тростника, и, наконец, путники вышли к воде. Назвать рекой этот мутный, грязный поток можно было лишь с большой натяжкой. Бурая вода текла медленно, подмывая илистые берега, из которых паутиной свисали корни. Со дна поднимались шипящие пузыри, на поверхности застыли гигантские листья болотных лилий, отчего казалось, что это скорее и не река вовсе, а возомнившее себя рекой болото. Вся эта густая тёмная жижа медленно двигалась вдоль берегов, то сужаясь до двадцати шагов от края до края, то разливаясь до сотни. Но единственный неоспоримый плюс от неё был. Большие деревья отступили, а идти сквозь заросли травы оказалось гораздо легче. Айземанн обратил внимание, что из всех них только водитель Франц был в высоких, выше колен, охотничьих