— Пожалуйста, — просит он ее.

От его «пожалуйста» у Вонни сжимается сердце. Она хочет схватить сына в охапку и убежать. Хочет поразить врача электрическим разрядом. Но вместо этого кладет ладони на плечи сына и отстраняет его. Она предательница. Она улыбается.

— Обещаю, это недолго, — говорит она ему. — А потом пойдем в океанариум.

— Не нужен мне никакой океанариум, — пылко и хрипло от страха заявляет Саймон. — Я хочу домой.

Андре что-то говорит врачу и возвращается к ним. Он приседает рядом с Саймоном.

— Я все время буду рядом, — обещает Андре. — Я не оставлю тебя одного.

Саймон с подозрением смотрит на него. Это у него будут брать кровь, не у отца!

— Угадай, как зовут доктора, — говорит Андре. — Доктор Рибка.

Саймон против воли смеется.

— Доктор может быть рыбкой? — спрашивает Андре.

— Нет, — отвечает Саймон.

Андре встает и берет Саймона за руку. Его тошнит от того, что он делает. Тогда почему у него так хорошо получается?

— Может рыбка быть доктором?

— Не-а, — говорит Саймон.

Андре смотрит на Вонни и кивает. Саймон клюнул на удочку. Андре идет к двери, и Саймон следует за ним.

— Давай спросим доктора, как он спит в аквариуме, — слышит Вонни, когда Андре с сыном выходят из приемной.

Саймон смеется. Позже он заплачет, а еще несколько раз едва удержится от слез. Ему будет больно и страшно. И все же Вонни способна читать журнал, пить кофе и смотреть, как двухлетний малыш собирает пазл, в то время как ее сына ведут из лаборатории на рентген. Как она может лениво пересчитывать мелочь в сумочке и узнавать по телефону расписание шоу дельфинов? Почему лишь позже, в темном океанариуме, когда Андре и Саймон глазеют на гигантскую морскую черепаху, Вонни не в силах отвести взгляд от пластырей на руке сына? Аквалангист в черном гидрокостюме парит среди зеленых теней аквариума, над косяками рыб, акулами, муренами.

Почему только тогда ей кажется, что она тонет?

Можно попасть на Манхэттен, не пересекая ни единого моста, если не боишься летать. Вонни летит самолетом «Нью-Йорк эйр» из аэропорта округа Дьюкс в Ла Гуардиа. Не без труда поймав такси, она настаивает, чтобы водитель ехал через Мидтаунский тоннель. Июль; Вонни в льняном платье, но спина у нее все равно мокрая, и ткань липнет к пластику сиденья, пока она спорит с таксистом. Каждый раз, когда он произносит «мост Трайборо», у нее обрывается сердце, а температура поднимается градусов на пять. Жара в Нью-Йорке вязкая и влажная. Таксист — еврей и умелый спорщик, так что Вонни приходится пообещать за искомый маршрут десятку сверху. И все же она опасается, что таксист рванет к мосту Пятьдесят девятой улицы. Наконец машина застревает в очереди у будок оплаты Мидтаунского тоннеля, и Вонни позволяет себе расслабиться. Но костяшки ее пальцев, разумеется, все еще белы.

Есть хорошие новости о Саймоне, и Вонни должна быть счастлива. Разумеется, она испытывает облегчение. Анализы ничего не показали. У Саймона не нашли ни гормонального дисбаланса, ни скелетных аномалий. Решение за родителями: ждать и надеяться, что сын вырастет, или начать гормональное лечение, которое может стоить до десяти тысяч долларов в год. Причем врачи не уверены, что оно не навредит. Только один врач, гематолог, который, по мнению Вонни, знает не больше, чем она сама, осмелился предположить, какого роста будет Саймон. Пять футов. Если повезет. Их личный педиатр по-прежнему верит, что темп роста Саймона может возрасти.

Другими словами, никто ничего не знает.

Они отказались от гормонального лечения больше из страха, чем повинуясь доводам рассудка. Но Вонни никак не может избавиться от камня на сердце. Мир кажется таким опасным. С Саймоном может случиться все, что угодно. Ее преследует список возможных напастей. Чем старше становится Саймон, тем сложнее его защитить. Она не может говорить об этом с Андре, он и так считает ее настоящей наседкой. Но есть и другие страхи, которых Андре не может отрицать. Довольно неожиданно они оказались на мели. На сберегательном счете ни копейки, на текущем — пара сотен, да и те уйдут на оплату счетов. Вот почему Вонни решилась на путешествие. Дело не только в полутора тысячах за обследование Саймона. За последние месяцы Андре не продал ни одного мотоцикла Похоже, ему снова придется работать механиком, но уже не на себя, а выполнять чужие указания. Они несколько дней спорили, кто будет больше унижен, если Вонни отправится в Нью-Йорк. С точки зрения Андре, просить денег — значит пресмыкаться, и это сулит резкую, безжалостную боль. Он еще больше замыкается в себе. Оба начинают подозревать в нем неудачника. Вечером перед отъездом Вонни прямо спрашивает Андре, не остаться ли ей дома.

— Поступай как знаешь, — мрачно отвечает Андре.

— Что ты имеешь в виду? — кричит она.

Поскольку Андре отказывается обсуждать эту тему, Вонни сама принимает решение, и теперь ей предстоит первая ночь без Саймона. Мысль об этом пугала ее еще за много недель до отъезда, но как только она проезжает через Мидтаунский тоннель, ужас от нахлынувшего чувства одиночества стирает все предыдущие страхи. Воспоминания об Андре и Саймоне начинают бледнеть. Она два с половиной года не была в Нью-Йорке, и за это время город стал еще больше и шумнее. Он такой чужой, что даже воздух кажется другим, удушливым и чуть желтоватым. Когда Вонни выходит из такси, ее маленький чемоданчик кажется слишком тяжелым. Она почти чувствует, как клетки ее тела осыпаются, сливаясь с горячим желтым воздухом.

Она всегда старалась ни о чем не просить отца и в отличие от многих знакомых женщин с радостью сменила фамилию после замужества. Отец Вонни, Рейнольдс Вебер, женился на ее матери в приступе бунтарства. В его случае это означало отказ от семьи и семейных денег. Брак не сложился. После развода Рейнольдс начал управлять пекарнями отца, производящими пироги. После смерти родителей он быстро продал пекарни крупной компании, которая сохранила имя Веберов в названии пирогов, но вдвое сократила количество фруктовой начинки. После этого Рейнольдс полностью посвятил себя второму браку и коллекционированию золотых монет, выпущенных до тысяча девятисотого года. Вонни приехала просить пять тысяч долларов. Это меньше, чем стоит любая из отцовских монет, но вполне достаточно, чтобы не пришлось закладывать дом.

Она не помнит, когда еще так нервничала.

Вонни ничего не просила у отца с шестнадцати лет, когда отчаянно хотела ангорский свитер за двадцать три доллара. Она была уверена, что умрет, если не получит этот свитер, но, как ни странно, не умерла.

Она проходит мимо швейцара, не падая в обморок, но голова у нее кружится, и в лифте приходится держаться за латунный поручень. Она собирается провести здесь ночь, затем отправиться на Лонг-Айленд и провести вторую у Джилл, подруги детства. Вонни поверить не может, что не видела ее уже три года. Она тщательно распланировала свой приезд, позвонила секретарю отца и договорилась на два часа дня, в надежде, что жена Рейнольдса Гейл и их одиннадцатилетний сын Уинн не помешают встрече. Рейнольдс и Гейл шутят, что ждали Уинна больше, чем большинство людей проводят в браке, около десяти лет. Когда Вонни в очередной раз переживает из-за грядущей самостоятельности Саймона, Андре интересуется: «Хочешь, чтобы он стал вторым Уинном?» Впрочем, он излишне пристрастен. Против Уинна свидетельствует только то, что ему нельзя одному ездить на автобусе и приходится носить миниатюрные копии отцовских костюмов.