Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леандрос присоединился к веселой компании, найдя их в саду смоковниц.
— Вы укрылись в моем любимом уголке, в тени фиговых деревьев. — Он улыбался, но эта улыбка была предназначена Еве и Ниссе, а не Саванне.
— Дядя! — Нисса стремглав бросилась ему навстречу. Леандрос быстро подхватил ее на руки, виртуозно подбросил высоко вверх и, ловко поймав, снова опустил на землю.
Он нежно погладил Еву по голове.
— Привет, тихоня. Вы с сестрой любите фиги?
Евины глазки радостно блестели, когда она смотрела на Леандроса.
— Да. Можно попробовать? Они уже созрели?
Он сорвал несколько плодов для детей и обратился к Саванне:
— Хочешь попробовать?
— Нет, спасибо. Это ты просил их называть тебя дядей?
― Да.
Естественно, Ева справилась с лакомством первой. Нисса отвлекалась на пустую болтовню и стрекотала без умолку, не обращая особого внимания, слушают ее окружающие или нет. Ева подошла к Леандросу поближе и дернула его за руку. Саванна не переставала удивляться, как комфортно ее от природы застенчивая дочь чувствовала себя в компании высокого, сильного, едва знакомого ей мужчины.
— Дядя?
— Да, малышка?
— Я устала.
— Тогда мне придется взять тебя на руки.
Ее пространный намек был правильно истолкован, и лицо девочки засветилось ослепительной улыбкой.
— Было бы хорошо.
Нисса сразу же нахмурилась. Она молча наблюдала, как Леандрос водружал маленькое, щупленькое тельце сестры себе на плечо.
— Я думаю, что Ева скоро отдохнет, и тогда ты сможешь взять на руки меня.
Логика у младшей дочери Саванны была потрясающей, и взрослые не могли оставить этого умозаключения без внимания.
— Если ты устала, дорогая, я могу взять тебя на руки, — отозвалась Саванна.
Нисса еще больше насупилась.
— Я могу подождать, пока Евина очередь закончится. — И подтверждая верность своих слов, она поскакала по тропинке, по обе стороны окаймленной ровными рядами красивых фиговых деревьев. Леандрос медленно пошел за ней, тихо переговариваясь с Евой.
Обеспокоенная единодушным признанием, которое завоевал у обеих ее дочерей Леандрос, Саванна решила отстать от компании и медленно плелась позади всех. Как поведут себя дети в обществе Елены и Сандроса? Неужели она ошибалась, когда настаивала на отъезде из Греции? Нужно ли увозить их в Атланту от их многочисленных родственников, которые, возможно, способны окружить их своей любовью?
Сейчас она ясно поняла, почему, в случае передачи иска об опекунстве в суд, Леандрос окажется в более выигрышном положении. Но больше всего ее терзало глубокое чувство вины, что ей ни с кем не удалось завязать крепких дружеских отношений, теплоту которых могли разделять и ее дети.
Она поняла, что сильно отстала от шагающей впереди веселой тройки, когда Леандрос обернулся и обратился к ней по-гречески:
— Догоняй, детка!
Она нахмурилась: вольности в присутствии детей казались ей недопустимыми.
— Почему ты назвал нашу маму деткой? — спросила Ева.
— А как ты поняла, что именно я сказал?
Ева смотрела на Леандроса с выражением полного недоумения. Она низко оценивала ум и сообразительность Леандроса, но была слишком хорошо воспитана, чтобы заявить об этом открыто.
— Потому что я понимаю греческий.
— Ты говоришь по-гречески? — Заявление девочки казалось Леандросу невероятным.
— Конечно, говорю, — ответила Ева, пожимая плечами.
— И я тоже говорю, — гордо объявила Нисса. Он повернулся, чтобы взглянуть на Саванну.
— Ты учила их греческому?
Ему не следовало так удивляться, это не было восьмым чудом света. Саванна наконец-то догнала своих спутников и остановилась в нескольких шагах от Леандроса, на всякий случай сохраняя безопасную дистанцию.
― Да.
— Разве ты знаешь греческий?
— Трудно научить детей языку, которого ты сам не знаешь.
Ее саркастические замечания были ему явно не по душе.
Единственное, во что с ходу верили все Кириакисы, так это в то, что Саванна была повинна во всех смертных грехах человечества. Зачем потворствовать его любопытству и рассказывать, как она выучила греческий, а затем и обучила ему своих детей? За те три года, которые она прожила в Афинах, ей пришлось хорошенько потрудиться, чтобы овладеть родным языком страны, ставшей ей вторым домом.
Леандрос смотрел на Саванну, вытаращив глаза. Он был потрясен этим известием.
— Ты учишь детей моему родному языку?
Ну и самомнение! Как будто греческий был только его достоянием.
— Да.
— Но почему? — не мог угомониться Леандрос.
Она делала это только потому, что навыки в греческом могли служить ее детям надежной защитой от агрессивности их кровной родни. Она также свято верила и в то, что свободное владение языком не позволит их отцу лишить детей причитающейся им части наследства.
— Во-первых, мне самой нужна была практика языка, а во-вторых, это только пойдет на пользу девочкам в будущем. Знания еще никому не вредили, — уклончиво ответила она, не желая открывать ему причин, которые касались только ее.
— Дядя?
Леандрос обернулся на голос Ниссы.
— Да?
— А ты любишь детей?
Леандрос смотрел поверх головы Ниссы, взгляд его был прикован к Саванне.
— Очень.
— Ты ведь хочешь иметь детей? Ты сам так говорил, — тихо добавила Ева.
Он не отрывал взгляда от Саванны, казалось, глаза его посылали некие импульсы, которые она не хотела воспринимать.
— Да.
— А ты не хочешь двух маленьких девочек, которые уже родились? — спросила Нисса.
Потрясенная до глубины души, Саванна лишилась дара речи.
— Конечно. Я думаю, что просто превосходно иметь двух дочерей. — Он говорил так искренне, а взгляд его, обращенный теперь к Ниссе, был так нежен.
— Мы с Ниссой и есть дети, — объявила Ева. — Ты хочешь, чтобы у тебя было больше детей?
— Определенно. — И на этот раз Леандрос не только посмотрел на Саванну, он вытянул руку и погладил ее по животу. Легкое прикосновение его пальцев заключало в себе огромный смысл, ошибиться в понимании которого было невозможно. Он властно и настойчиво заявлял о своих правах на нее, и, да помоги ей, Господи, она давно уже была в его власти.
— Если ты женишься на нашей маме, то станешь нашим папой, правда? — спросила его Нисса, пока Ева просто наблюдала за разворачивающейся на ее глазах сценой.