Я вернулся в сераль и увидел потрясенных рабынь, слонявшихся повсюду, словно дрожащие призраки. Некоторые горевали, оплакивая свою жизнь не меньше, чем смерть султана. Накшидиль сидела на своем диване, она была потрясена случившимся.

— Должна признаться, — говорила она Пересту, — что я забеспокоилась, когда Тюльпан сказал, что меня может вызвать султан. А когда, — продолжила она, кивнув в мою сторону, — Тюльпан пришел за мной, я испугалась еще больше. Войдя к султану, я понятия не имела, что следует делать, за исключением того, что надо поднять одеяла. Тюльпан, как хорошо, что ты мне напомнил об этом. Едва увидев его, я подумала, что умру. Абдул-Хамид был отвратителен, и мне стало дурно при мысли, что я должна лечь рядом с ним.

— Не спеши, расскажи нам подробнее, — просила Пересу.

— Я осторожно приблизилась к его ложу, собираясь с духом и надеясь, что неторопливая походка не выдаст моих истинных чувств. Он лежал там, маленький и высохший, спрятавшийся за черной бородой. Я вспомнила, что одна девушка назвала эту бороду «маской зла».

— Вы чувствовали его дыхание? — спросил я.

— Ну конечно. Он был весь пропитан ароматом сандалового дерева, но когда я приблизилась, то ощутила запах гнили. Мне пришлось собрать все силы, чтобы идти дальше. Я забралась в постель и легла ближе к нему. Сразу после этого я почувствовала его влажный рот на своих губах. Тьфу. Меня тошнит от одного воспоминания.

Меня от этого тоже тошнило, но я не сказал ни слова. Мне не хотелось, чтобы она узнала, что я все видел.

— А что случилось потом? — спросила Пересту.

— Он положил свои руки мне на грудь — они были жирные, сморщенные, покрытые большими коричневыми пятнами, — и я взмолилась, чтобы ему больше ничего не захотелось, но не успела я пошевелиться, как он забрался на меня, обдавая мое лицо зловонным дыханием. — Накшидиль начала плакать. — Это было ужасно, просто ужасно. Сначала его грузное тело навалилось на меня, затем я почувствовала резкую боль и сильные толчки. Наконец он перестал двигаться, но я не смела шелохнуться. Он сполз с меня, лег на бок и заснул. Он храпел так громко, что мне показалось, будто началась гроза. Я плакала и плакала, пока не уснула.

— Потом ты видела его еще раз? — спросила Пересту.

— Когда я утром проснулась, его уже не было. Охрана сказала, что он пошел мыться, по пути споткнулся и рухнул на пол. Его пытались спасти, но было уже поздно. Спустя некоторое время он умер. Боже, Пересту, только представь, что стало бы, если бы он умер в постели? — После этих слов по лицу Накшидиль потекли слезы, и она безудержно зарыдала. Пересту обняла ее и начала успокаивать. — Этот старик не выходит у меня из головы; он вызвал у меня отвращение, и тем не менее по неведомой причине мне его жаль. Он был по-своему трогателен, — рыдая, говорила она.

— Накшидиль, ты ведешь себя глупо. Тебе пора забыть об этом. Думать о прошлом бесполезно. Забудь про Абдул-Хамида, — сказала Пересту. — Мы должны побеспокоиться о себе.

— Да, но если бы он остался жив, я могла бы в этом гареме стать наложницей. После этого, быть может, меня сделали бы кадин. Что теперь станет со мной?

— Мы должны думать о следующем наследнике трона. Сейчас ничто не имеет никакого значения, кроме нового султана, который взойдет на трон.

— Селим?

— Да, Селим.

— Знаешь, — сказала Накшидиль, — должна признаться, он мне показался довольно красивым, когда я вчера увидела его в зале представлений.

— Дело не только в этом, он к тому же очень умен, — добавил я.

— Но сейчас он пожелает завести собственный гарем, — сказала Пересту. — Если только нам как-то удастся убедить его оставить тебя здесь. В противном случае тебя выставят отсюда.

— Что ты этим хочешь сказать? — Накшидиль с подозрением взглянула на подругу. — А разве тебя не выставят?

Пересту задумалась.

— Не знаю… Я так не думаю.

— Почему? Почему выставят только меня?

— Потому что ты побывала в постели Абдул-Хамида. Новый султан не захочет оставить тебя в своем гареме.

— Ты хочешь сказать, что мне придется уйти отсюда, потому что меня вызвал Абдул-Хамид, а ты останешься, потому что он тебя не приглашал к себе в постель.

Пересту смотрела на меня, ожидая, чтобы я подтвердил верность ее слов. Я молча кивнул.

— Но это же глупо, — сказала Накшидиль, и у нее от злости покраснело лицо. — Ведь вы оба уговорили меня привлечь внимание султана. Вы поощряли меня делать все возможное, чтобы он позвал меня. И теперь, после того как я добилась успеха, меня выставят отсюда, а вы останетесь. — И она снова зарыдала.

Мне стало стыдно оттого, что я уговаривал Накшидиль соблазнить султана.

— Я думал только о вашем будущем, — ответил я. — Как мне было знать, что он столь неожиданно умрет?

— Все не так плохо, — сказала Пересту. — Вместе с тобой отсюда уйдет много девушек. Если только…

— Если — что?

— Если султан не передумает.

— На это мало надежды, — ответил я.

— Ладно, скажите мне, кто останется и кто уйдет? — спросила Накшидиль.

— Уйдут все, кто непосредственно прислуживал султану, — ответила Пересту. — Кое-кого из старых рабынь освободят. Сестры и дочери покойного султана лишатся своих титулов. Им и женам покойного султана, которые не родили сыновей, разрешат выйти замуж.

— Кто возьмет их в жены?

— Большинство из них выдадут за губернаторов провинций или высокопоставленных мужчин за пределами дворца. Они получат документы, удостоверяющие, что им дарована свобода.

— А остальные?

— Остальные девушки, прислуживавшие султану, например, те, кто подавали ему кофе или обхаживали его в бане…

— Или побывали у него в постели, — добавила Накшидиль.

— Да, или побывали у него в постели… И жены, у которых от султана родились сыновья, — их отправят в Эски-Сарай, Старый дворец.

Я хотел спросить, что станется с евнухами, но знал, что это ее не беспокоило. Пересту была похожа на большинство остальных девушек: они считали евнухов сорной травой в цветнике.

Накшидиль вздохнула, затем кивнула в мою сторону:

— А что станется с чернокожими евнухами? Как с ними поступят?

— Спасибо, что вы спросили об этом, — поблагодарил я, прикладывая руку к сердцу. Только ее одну из всех, похоже, волновал этот вопрос. Мне хотелось сказать ей, что Старый дворец полон евнухов, которым так и не посчастливилось познать любовь, но прикусил язык. К тому же я слышал, что в этом дворце вольготно живется горстке похотливых евнухов, поскольку за ними строго не наблюдали, и те доступными способами вступали в интимные отношения с некоторыми женщинами.

— Они тоже уйдут, — ответила Пересту и пожала плечами.