— Чьих имен? — нетерпеливо перебил его Траупман.

— Имена мужчин и женщин в Германии и в других странах, которые тайно поддерживают нас и материально помогают нашему делу; в основном это люди влиятельные, наделенные властью и реально работающие на Братство.

— Вы что, спятили? — воскликнул берлинец.

— Среди этой теневой, невыявленной элиты, — продолжал Крёгер, словно не заметив резкого возгласа Траупмана, — есть американские конгрессмены, сенаторы, промышленные магнаты и владельцы средств массовой информации, а также британский истеблишмент вроде Группы Клайвдена, откуда выходили сторонники Гитлера в Англии и люди, делающие политику в британской разведке...

— Вы просто рехнулись...

— Пожалуйста, Ханс, позвольте мне закончить... В Париже у нас есть влиятельные сторонники на Кэ-д'Орсей, в палате депутатов и даже в такой засекреченной организации, как Второе бюро. И наконец, в Германии — самые высокие авторитеты Бонна мечтают о возвращении былых дней, когда еще не появилась эта зараза, эти безвольные горлопаны, которые хотят иметь все, не прикладывая к этому рук, эти неарийцы, оскверняющие нашу нацию. У Лэтема есть теперь вся эта информация, все имена. Как хорошо натренированный разведчик глубокого залегания, он сможет передать кому надо большую ее часть.

— Я не позволю вам этого, Крёгер! Вы невменяемы.

— О, вам придется позволить, доктор Траупман. Видите ли, чтобы нам поверили, мы подставили очень немногих наших сторонников, вся остальная информация, которую получил здесь Гарри Лэтем, — фальшивка. Люди, чьи имена он запомнил и зашифровал, действительно важны для нас, но нам необходимо дискредитировать, даже уничтожить их. Это наши заядлые противники, которые нередко открыто выступают против нас. Как только мировое разведывательное сообщество узнает их имена, начнется охота на ведьм. Когда наиболее убежденные из них окажутся под подозрением и станут объектом сфабрикованных слухов, освободившиеся места займут наши — да, Ханс, — последователи. Особенно в Америке, самом могущественном из враждебных нам государств, а вместе с тем легче других поддающемся воздействию. Вспомните яростную охоту на красных в сороковых и пятидесятых годах. Страну парализовал страх, тысячи и тысячи людей обвиняли в связях с Советами, целые отрасли промышленности шли на дно под влиянием паранойи, страна была ослаблена изнутри. Коммунисты знали, как это делается: Москва, как мы со временем выяснили, качала и качала деньги и эрзац-информацию своим фанатикам... А для нас может раскрутить это один человек — Гарри Лэтем по кличке Шмель.

— Бог мой! — Траупман глубже сел в кресло и чуть слышно сказал: — Это же блестяще! Ведь он единственный, кто добрался до сердцевины, проник в долину. Они не могут ему не поверить — где бы он ни выступил!

— Сегодня ночью он бежит.

Хайнрих Крейтц, германский посол во Франции, невысокий худой семидесятилетний человек с длинным лицом, шелковистыми седыми волосами и печальными глазами, постоянно прищуривался. Многие годы он читал в Венском университете лекции о политических преобразованиях в европейских странах, затем его извлекли из ученого мира и определили в дипломатический корпус. Основанием тому послужили его многочисленные работы по истории международных отношений девятнадцатого и двадцатого веков. Эти большие статьи вошли в его книгу «Дискуссии между нациями», переведенную на семнадцать языков, — пособие как для дипломатов, так и для студентов цивилизованного мира.

В 9.25 утра Крейтц сидел возле письменного стола американского посла и молча смотрел на Дру Лэтема, стоявшего слева. На диване сидел Моро.

— Мне стыдно,, что моя страна, — начал наконец Крейтц голосом столь же печальным, как и выражение его глаз, — повинна в том, что позволила таким преступным чудовищам стать у власти. Мы приложим все силы к тому, чтобы они были ликвидированы, а их ядерный потенциал уничтожен. Прошу, господа, понять, что мое правительство сделает все для их выявления и обезвреживания, пусть даже нам придется построить тысячу новых тюрем. Мы не можем примириться с их существованием — уверен, вы это знаете.

— Да, господин посол, — отозвался с дивана Клод Моро, — но вы как-то странно с ними разделываетесь. Ваша полиция знает лидеров этих фанатиков в десятках городов. Так почему же они все еще на свободе?

— Когда они прибегают к насилию, и это доказано, мы сажаем их за решетку. В наших судах множество таких приговоров. Но если они просто выражают несогласие с нашей политикой, мы, как демократическое государство, подобное вашему, соблюдаем принцип свободы слова, который допускает у вас мирные забастовки, у американцев — право собраний, часто заканчивающихся маршами на Вашингтон и длинными речами. Многие законоположения обеих ваших стран разрешают подобные проявления недовольства. А мы что же, должны затыкать рот всякому, кто не согласен с Бонном, включая и тех, кто собирается на площадях и выступает против неонацистов?

— Нет, черт побери! — воскликнул Лэтем. — Но вы все-таки затыкаете им рот! Не мы придумали концентрационные лагеря, газовые камеры или геноцид целых народов. Вы это придумали, а не мы!

— Повторяю: к нашему стыду, мы это допустили... как, впрочем, и вы допустили порабощение целого народа и помалкивали, когда в ваших Южных штатах чернокожие висели на деревьях. Французы держались точно так же в Экваториальной Африке и в своих колониях на Дальнем Востоке. Наше поведение бывает и чудовищным, и вполне благопристойным. Об этом свидетельствует мировая история.

— Эти ваши слова, Хайнрих, не просто чепуха, они неприменимы к данной ситуации, и вы это знаете, — авторитетно заметил Кортленд. — Я это знаю, ибо читал вашу книгу. Вы называете это «проекциями исторических реальностей». То есть проекцией того, что считается истиной в данный момент. При таком подходе существование «третьего рейха» нельзя оправдать.

— А я никогда и не пытался, Дэниел, — возразил Крейтц. — Я резко осуждал рейх за распространение лжеучений, доступных обнищавшему народу. Тевтонская мифология была наркотиком, которым с радостью пользовались слабые, разочаровавшиеся, голодные люди. Разве я не писал об этом?

— Писали, — кивнул американский посол. — Но вот о чем я хотел напомнить вам.

— Ваша точка зрения мне совершенно ясна. Однако вы обязаны защищать интересы Вашингтона, а у меня есть такие же обязательства перед Бонном... К чему же мы пришли? К тому, что все стремимся к одному.

— Позвольте мне, господин посол, — сказал Моро, поднимаясь с дивана, — установить наблюдение за некоторыми вашими дипломатами высокого ранга.

— А что это даст, кроме вмешательства правительства данной страны на дипломатическом уровне? Я знаю всех своих сотрудников. Это порядочные люди и профессионалы — как мужчины, так и женщины. Они вполне достойны доверия.

— Вот в этом-то вы и не можете быть уверены, мсье. Существуют неоспоримые доказательства того, что здесь, в Париже, есть организация, связанная с неонацистским движением. Все указывает на то, что это центральная организация за пределами Германии. По всей вероятности, она играет не менее важную роль, чем та, что находится в вашей стране, поскольку здесь не подпадает под действие германских законов и не находится на глазах у немцев. Стараниями этой организации, вероятно возникшей лет пятьдесят тому назад, из Франции переправляются нацистам огромные суммы денег. Это уже установлено, не выявлены лишь детали, связанные с пересылкой. Так что, как видите, господин посол, данная ситуация вышла за узкие рамки традиционных дипломатических отношений.