Тогда он сдержался. Не посмел ударить. Видимо, испугался разрушить счастье, которое, несомненно, присутствовало в его жизни и которое во что бы то ни стало нужно было сохранить. Всю злость выместил на двери, попавшейся на пути, когда в бешенстве выбегал из комнаты. Проломленная ударом ноги насквозь, она с грохотом ударилась о стену и сорвалась с петель.

Если бы Федор знал, что ему вдогонку уже неслись строки продолжения стихотворения, рождающиеся в бунтарском сознании Сони, не миновать ей расправы. Он непременно счел бы их предупреждением о надвигающейся опасности:

Соня, конечно, не ангел, но и не стерва же, в конце-то концов! Хотя другая, менее терпеливая или более хитрая, давно бы уже как-нибудь избавилась от разрушающих ее семью наездов или, на худой конец, бросила мужа вместе с его невыносимыми родственниками. А она почему-то терпит, приспосабливается. Да потому что понимает: кто за семейное счастье борется, к тому оно и клонится. Вот только что-то пока не видно, чтобы клонилось, как она ни старается. Значит, мало старается!

Когда Соня выходила замуж за Федора, то и предположить не могла, что выходит также – о ужас! – и за всех его родственников. И в первую очередь за его сына Феденьку, этого великовозрастного детину, которого до сих пор называют уменьшительно-ласкательным именем. За готовую сжить ее со света Раису, пышущую здоровьем золовку. Как странно, она старше Сони всего на три года, а кажется, что на все тридцать три: въедливая, постоянно ворчащая, как старая бабка, недовольная своими, чужими, погодой и всей неустроенной жизнью. Вышла также за мужа Раисы, любителя выпить и пристающего к Соне со своими откровениями, за их несносных детей, устраивающих в доме такой кавардак, что приходилось несколько дней отдраивать от жвачек полы и отмывать от рисунков стены.

В этом браке Соня совсем потеряла себя, остро чувствуя, что постоянно вынуждена подчиняться чужой воле.

Последний приезд родственников и вовсе закончился для Сони катастрофой. Всю неделю пребывания гостей в доме Федор придирался к жене, выказывая недовольство ее недостаточно почтительным и подобострастным отношением к близким ему людям. Изнемогающая от плохого самочувствия Соня, которая с раннего утра до позднего вечера стояла у плиты, чтобы накормить прожорливую компанию, практически не выходившую из-за стола, лишь молчала и с нетерпением ожидала отъезда «дорогих» гостей. Наконец этот долгожданный день наступил.

После обильного утреннего застолья гости засобирались в дорогу, и Федор намеревался развезти их по домам. Они тоже жили в Энске, но в разных его концах. Гости остались бы в этом роскошном доме навечно, если бы Федор разрешил, и навели бы здесь свои драконовские порядки. Но он почему-то был против этого и уверял Раису, что лучше жить раздельно, чтобы особо не надоедать друг другу.

Феденьки это не касалось, так как тот сам упорно отказывался переезжать к отцу. Слишком любил мать и не желал расставаться с ней ни на минуту. Федор, как обычно, считал себя кругом виноватым: и в том, что не желает жить с сестрой, и в том, что не может сделать единственного сына счастливым. Он просто сочился этим чувством вины и не находил себе покоя ни днем ни ночью.

Как Соня ни пыталась скрыть недомогание, золовка на прощанье не утерпела и вонзила в нее свое змеиное жало ненависти:

– Неужто опять забеременела? Да кому он нужен, этот твой выродок?!

Соню бросило в жар от злых слов. Она схватилась за горло и выбежала во двор, где росли могучие сосны. Прижалась щекой к шершавому стволу, словно ища защиты, и так простояла, пока гости не высыпали во двор, вытаскивая многочисленные сумки и баулы с дорогими подарками, без которых Федор никогда их не отпускал. Соне казалось, что этими подарками он невольно откупается от родственников, перед которыми испытывает стыд, особенно перед Феденькой, за то что не может или не хочет посадить их себе на голову и обеспечивать всю оставшуюся жизнь.

– Никак не дождешься, когда они уедут? – злобно прошипел неслышно подошедший сзади Федор, и Соня вздрогнула от испуга.

Она обернулась и увидела, как приоткрыл рот, напрягая слух, стоящий на крыльце Феденька, чтобы не пропустить ни одно слово упрека, брошенное отцом молодой жене.

– Ничего, вот провожу их, мы с тобой еще потолкуем на эту тему! – Федор до хруста сжал крепкие кулаки-кувалды.

Соня заметила вороватый взгляд Феденьки и счастливую мстительную улыбку: получила по заслугам и еще сегодня получишь!

– Приезжайте к нам еще, мы всегда вам рады! – распинался Федор перед гостями, разыгрывая добродушного и гостеприимного хозяина.

Соню это всегда удивляло: зачем кого-то из себя разыгрывать, если ты и в самом деле добродушный и гостеприимный, и не только для своих родственников, но для каждого, переступившего порог их дома? Но потом поняла, что этим Федор старается сгладить перед родственниками ее, Сонины, промахи с недомоганиями, нежеланием быть для них преданным до кончика хвоста песиком, каким старательно показывал себя сам Федор.

– Непременно приедем! – в тон ему вторила Раиса. – Ну, до свидания, родственница. До скорого! – с усмешкой произнесла она, глядя прямо в глаза Сони, и той вдруг показалось, что золовка подмигнула ей.

«И в самом деле, золовка – змеиная головка», – невольно пронеслось в голове. Соня затравленно смотрела на Раису и понимала, что та сосредоточила в своих руках все нити, за которые непрестанно и уверенно дергает мужчин своего рода. Как жестокий и злобный кукловод, Раиса не позволяла и намека вольности своим бесхребетным и слабодушным марионеткам.

Компания уселась в роскошный внедорожник, который наконец исчез из поля зрения Сони. Она облегченно вздохнула, освободившись от непосильной обязанности принимать ненавидящих ее гостей, и устало присела на скамью под сосной.

В тот же миг невыносимо острая боль внизу живота словно клещами вцепилась в Соню, раздирая бедное тело на части и пытаясь уничтожить, выдрать из чрева маленький и беспомощный зародыш человеческой жизни.

Задыхаясь от боли, Соня увидела струйку крови под ногами и провалилась в спасительное небытие, мгновенно избавляющее от всех проблем. Нет больше невыносимых телесных и душевных страданий, нет бесконечных страхов и сожалений о бесцельности жизни, избавлена даже от потери рассудка и от самой жизни, с которой, будь она в сознании, рассталась бы сейчас, не раздумывая.

И только проходившая мимо соседка, услышавшая истошный вой дворовой цепной собаки Марты и заглянувшая на всякий случай в приоткрытые ворота, помогла выжить Соне, вызвав «Скорую».

Наконец-то она дома. Лежа на широкой кровати и раскинув руки, Соня впитывает нежность и ласку тонкого шелкового постельного белья, испытывая почти чувственное наслаждение. Тишина и покой окутывают тело и душу неизъяснимой благодатью. И все это в ближайшие дни будет у нее отнято родственниками мужа, ненавидящими Соню так откровенно, что становится страшно. Только никакой защиты от мужа она не дождется, Федор всегда на их стороне.