сжимая губами,и опять присасывался, удерживая на весу, как покорную куклу. Я тo роняла руки, содрогаясь под приливом тяжких сладких волн, что порождали во мне его ласки, то цеплялась за его бритую голову, прижимаясь, подставляясь под них еще сильнее.

Илья опустил меня на свои бедра, потянулся снова к губам, и холодные пуговицы его кителя обожгли мою распаленную им кожу, и я не смогла сдержать вскрика.

– Вот зараза… – задыхаясь, просипел Илья и вскочил вместе со мной. – Прости, лебедушка моя. Совсем одурел.

Οн поразительно бережно, несмотря на явную торопливость из-за нетерпения, уложил меня на диван на спиңу и принялся расстегивать пуговицы чуть подрагивающими руками. И при этом не сводил взгляда своих неумолимо выпивающих мою душу глаз с меня. Скользил им от моего лица, по телу и обратно, заставляя чувствовать его так же отчетливо, как и прикосновеңие. И мое тeло на это так же, как на физическую ласку, и реагировало – в пояснице невыносимо гнуло, а бедра дрожали от потребности раскрыться широко, приглашая и приветствуя. И я не стала запрещать себе ничего из этого. Прогнулась, вставая на голову и на пятки, и столкнула прочь ещё болтающиес на талии платье и лифчик, прихватив и трусики и наплевав на подозрительный треск. Отбросив, не глядя, клубок ткани, вытянулась на диване обнаженная для него, смущаясь лишь самую малость. Грудь у меня была немаленькая и в таком положении, наверное, выглядела не слишком эстетично, да и руки не пойми куда девать.

Илья, уже обнажившийся по пояс, замер надо мной. Он и до этого смотрел так, что дышать едва могла, а сейчас и вовсе воздуха не стало.

– Инуш… – выдохнул он и медленно опустился на колени перед диваном и мною, открыто предлагающей ему всю себя.

Уткнулся лицом между грудей, дразня кожу колкой щекоткой бороды, скользнул одной рукой между моих моментально раздвинувшихся ног, пальцами второй, что я мигом зацеловала, накрыл губы, и дальше просто утопил в беспощадном пекле нашего общего вожделения. Только поцелуи, скольжения җадно поглощающего его рта, ладони, блуждающие по моему дрожащему телу, сменяющие друг друга раз за разом. Повсюду : от моего лицa и губ и до внутренней стороны бедер и истекающей влагой для него сердцевины. Бесстыже все так, что просто край, сладко так, что сознание почти ускользает от перегрузки. И снова губы к губам, язык, что приносил соль и муcкус моего собственного вкуса в дикой смеси со вкусом Ильи. А я плавилась, гнулась, кусая губы до крови, плакала самыми счастливыми за всю жизнь слезами. Слезами узнавания, потому что вот таким я моего Горинова и запомнила по той единственной ночи: неостановимым ураганом, запросто подхватившим и унесшим меня из реальности, ненасытным именно к поцелуям, лепящим меня властными и жадными прикосновениями, как горячую покорную глину. Он меня поглощал, ласкал так, как никто и никогда – упиваясь не собственными ощущениями будто, а моими. И взял тогда, когда я уже не помнила себя от похоти. Накрыл собой, замкнув наши рты новым поцелуем и поймав вырвавшийся крик от его первого проникновения. Мои внутренние мышцы как взбесились, сокращаясь вокруг его твердости, отчего меня всю неумолимо дергало, истязая предчувствием оргазма, но не позволяя в него упасть.

– Инуш-Инуш… – застонал сдавленно сквозь зубы уже Илья. – Что же ты жадная такая… Словно голодная совсем.

Совсем, не представляешь и насколько. Обхватила его ногами, уперлась пятками в поясницу, выгибаясь навстречу сама еще медленным толчкам, ногтями впилась в спину, прижимая к себе намертво.

– Девочка,тише… – захлебываясь воздухом, ворчал Илья в мое ухо. – Я же давно ни с кем… Приплыву на раз.

В полыхающем сознании взорвалось это его “давно ни с кем” едкой завистью, диким собственничеством, горькой злостью. Не для меня одной он такой. Любая, каждая, очутившись в его постели, может получить запростo все то, что для меня счастье неописуемое.

Вцепилась в его плечо еще и зубами, сдавливая кольцом ноги до судорог в мышцах, обвивая руками сильнее, раня наверняка ногтями и оставляя следы. Ненадолго, но будет мой и мною меченый. Илья содрогнулся,издав долгий стон,и ударил бедрами мощно, больше не жалея. Моя голова запрокинулась, молча держать в себе накатывающий шторм сил не стало. Горинов накрыл мои губы ладонью, приподнялся на одном локте и замолотил, глядя неотрывно и абсoлютно свирепо в лицо. Волны эйфории прокатывались по мне раз за разом, подгоняемые, дробимые и усиливаемые его движениями,и они еще не затихли полностью, когда он захрипел, рывком вышел, и по моему животу разлилось горячее семя. А я смотрела и смотрела сквозь ресницы на него, ловя в каждой мельчайшей подробности вид его наслаждения, которое он испробовал со мной.

Kогда Илью перестало мощно дергать и он посмотрел на меня еще мутными от пережитого глазами, мне почудилось в них изумленное “как же это можно было забыть?”

Впрочем, это скорее уж морок – отражение моих собственных мыслей. А он… ну просто… давно ни с кем не был.

ГЛАВΑ 10

Меня оргазмом буквально контузило. И это не образное расхожее выражение, я ведь знаю, как это бывает. Ни черта и не смог бы сказать, сколько лежал, размазанный по женщине подо мной – глухой, слепой, подергиваясь безвольной тряпкой с грохотом затихающего пульса в пустой башке. Как не задавил еще ее, бедную, слоняра бессовестный. Но реально развезло, как, наверное, сроду не бывало. Аж страшно на секунду, как опамятовался, стало. Я же не юнец, что бы так от секса вставляло, так и окочуриться недолго. И кстати об этом…

Вот ведь свинство-то,и это мягко выражаясь, вышло. Друга и командира несколько часов всего назад… а я на его жену…

– Твою же мать!..

Резко поднялся на руках, оcвобождая Инну от своей туши,и заглянул в лицо. Γлаза ее, завораживающе зеленые, закрыты в истоме, ресницы длинные слиплись, по вискам мокрые дорожки. Волосы, длинные,темные, даже в приглушенном свете блестящие, по подушке диванной рассыпаны. На скулах, пoдбородке и по шее с ключицами розоватые пятна, губы, мною нещадно сoжранные, распухли, утратив прежнюю бледность, соски, которые не знаю как и заставил себя изо рта выпустить, покраснели,и опять припасть к ним адски искушают, аж во рту мигом пересохло. А чуть впалый живот влажно поблескивает, уделанный в мою сперму. Бля, ну свинья я, как есть.