— Фотографию давай, — протягиваю руку, стараясь не смотреть на ее будто бы невзначай соскользнувшую лямку. Женские штучки, старо как мир. Но… работает. Взгляд словно намагниченный так и просится вернуться к оголенному плечу. — Можно побыстрее, я тороплюсь.

— Даже не войдешь?

— Пожалуй, нет.

— Да брось, давай, проходи. Ну что мы в самом деле как не родные, — хватает меня за предплечье и затягивает внутрь квартиры. — Кофе? Или, судя по амбре, чего покрепче?

Рядом с ней сразу же становится как-то душно, не по себе. Я стараюсь не смотреть на нее, изучаю модный ремонт, какие-то статуэтки на низком журнальном столике из темного стекла.

— Снимок давай и я поеду, — все-таки сдаюсь и снова перевожу на нее взгляд. — Зачем ты его стащила вообще?

— Рассмотреть хотела.

— Рассмотрела?

— Детально.

— Ну раз наигралась — верни.

— Обязательно. После того, как ты со мной выпьешь, — подмигивает, а затем, виляя бедрами, уходит, видимо, на кухню. — Красное или белое? Коньяк еще есть, — доносится звон бокалов, шум включенной воды. — Ты раздевайся пока. У меня тут жарко.

С подтекстом сказала или это я уже вижу подтекст там, где его нет?

А жарко мне действительно — хочется скинуть куртку, расстегнуть пуговицы рубашки и вдохнуть уже, наконец, полной грудью. Я чувствую себя до невозможности нелепо: в верхней одежде и обуви посреди прихожей моей бывшей. Но и раздеваться… зачем? Для чего?

Неужели она действительно считает, что мы сядем сейчас и как пара старых товарищей уговорим за беседами «за жизнь» бутылку полусладкого?

Наше расставание не было дружеским, я долго не мог ее забыть. И находиться с ней в одной комнате делая вид, что мне безразлично — сложно.

Не надо было вообще сюда приезжать. А фотография? Да черт с ней. Все равно это был просто повод.

Разворачиваюсь и, с твердым намерением уехать домой иду к двери, как вдруг ощущаю через кожаный рукав куртки отчаянную хватку Вики.

— Ты куда это? Подожди, мы так не договаривались!

— Мы никак не договаривались.

— А фото? Я же не вернула.

— Оставь его себе, дарю, — дергаю ручку двери, но та закрыта. Ключа, конечно, нет. — Вик, — вздыхаю, — ну что за цирк.

— Тебе жаль потратить на меня десять минут своего драгоценного времени? — в карих глазах отчаяние смешанное со злостью. — Я вообще-то рисковала, приезжая сюда. Если Тигран узнает, он голову мне оторвет. И тебе, кстати, тоже.

— Не впутывай меня в свои игры, ладно? Если тебе скучно, сходи на массаж, займись живописью, увеличь грудь. На что еще там убивают время женщины миллионеров.

— А тебе что, не нравится моя грудь? — в наигранной ярости сводит к переносице брови.

Чуть не ляпнул на автомате «нравится». Провокаторша.

— Чего ты хочешь от меня, Вик? — оставляю попытку уйти. — Зачем ты в офис мой приехала? Зачем позвала сюда? Для чего это все было нужно?

— Я хотела поговорить с тобой. Мне кажется, нам есть, что сказать друг другу.

— А мне так не кажется. Пять лет прошло, все уже давно в прошлом.

— Ты бросил меня тогда на перроне, — в голосе сквозит обида. — Просто кинул, как ненужную вещь! И тебе совсем нечего сказать?

— Все было не так и ты это знаешь! — то ли количество выпитого придало мне наглости, то ли просто накипело, но я тоже начинаю заводиться. — Ты убежала куда-то тогда посреди ночи, а потом мне приходит сообщение с фотографией, где ты лежишь голая со своим бывшим. Как, по-твоему, я должен был реагировать? Просто проглотить это все? Списать на твой нежный возраст и забыть? Ну ладно, со всеми бывает: шла, споткнулась, упала на чей-то…

— Это подстроил Рустам! — перебивает. — Он чем-то меня напоил и потом сфотографировал. Я хотела тебе об этом сказать и сказала бы, если бы ты захотел меня слушать! Но ты, само собой, не захотел, в твоей стоумовой голове была только твоя долбаная правда. Твоя и больше ничья! Конечно, ты же у нас самый умный! Хороший, до тошноты правильный Александр Зануда Андреевич!

Нет, она не злится — она в ярости, и на этот раз не показной. Грудь ходит ходуном, глаза темнее грозового неба. Очень красивая. Но отвлекаться сейчас на это крайне опасно.

— Даже если все было действительно так, как ты говоришь, все равно это в корне ничего не меняет. Думаешь, у нас бы что-то вышло потом? А нихрена бы у нас не вышло, Вика. И ты это знаешь! Мы бы просто потратили друг на друга время, а потом разбежались с разодранными в клочья душами проклиная друг друга. Потому что мы совершенно разные люди. У нас разные взгляды на жизнь, разный темперамент, да между нами пропасть в пятнадцать лет!

— Да откуда ты знаешь, разбежались бы мы или нет? Ты что, пророк? Да даже если бы и не вышло… Зато это было бы самое лучшее время в моей жизни. И в твоей, я уверена, тоже. А ты лишил нас его! Потому что ты решил за меня тогда, что я не готова к серьезным отношениям! Ты, — сократив дистанцию до минимума, тычет пальцем мне в грудь, — самый отвратный мужик из всех, кого я когда-либо встречала, а я была малолетней дурой, которая заглядывала тебе в рот. Я же на все была ради тебя готова, идиот! Даже сейчас я рискую своей задницей снова из-за тебя.

— Притащить меня сюда было твоей идеей.

— Мог бы не ехать!

— Ты меня вынудила.

— Не вынуждала я тебя, не ври хотя бы себе. Просто ты хотел меня увидеть и был рад подвернувшемуся поводу. Хотя разве ты в этом признаешься? Не-ет, конечно, нет — ты же весь такой правильный и слабостей у тебя тоже нет и быть не может. Мужчина-скала! Даже если будешь чувствовать одно, никогда не поддашься импульсу и сделаешь совершенно другое. То, что «положено», а не хочется. Ты сильный, но ты слабый, чертов дядя Саша. И ты был прав, не нужна нам была эта встреча. Проваливай уже окончательно из моей жизни.

Я не знаю, как это произошло, но очнулся я лишь тогда, когда почувствовал, как она расстегивает мою рубашку. Мы стоим у стены и Вика буквально вдавлена моим телом в светлые обои. Я целую ее, шаря руками под ее коротким платьем, попутно помогая стянуть с себя верх. А вот она с самого начала была почти раздета.

Она ждала меня. Знала, что этим все закончится.

А я проявил слабость. Да и плевать.

— Я скучала по тебе, господи, как же сильно, — шепчет она в мои губы и, бросив войну с пуговицами, переходит на ремень. — И так боялась, что ты не придешь.

Я не знаю, где в этой навороченной квартире спальня, поэтому просто заталкиваю ее в первый попавшийся дверной проем, снимая по пути преграду в виде струящегося шелка.

Захоровоженный мир крутится перед глазами невнятными картинками, в голове — пусто. Мой смысл сейчас — ее губы, ее податливое тело и бессвязный шепот, плавно перетекающий с глухие стоны.