идет о монашеском аскетизме и о внимании к себе, это касается не молитвы, а образа жизни, очищения мыслей, хождения перед Богом.

Очень важно научиться ходить в присутствии Божием. Это получится, только если ты знаешь, что Бог рядом: ты уже истинно Его ощутил, когда, подобно Фоме, коснулся Его ран — ты коснулся Его, Он коснулся тебя. А пока этого не произошло, бессмысленно, вредно, опасно и губительно соблюдать аскетические правила касательно внимания к себе, помыслов на молитве… Аскетические правила принципиально не относятся к утренним и вечерним молитвам. Почему мы постоянно примеряем на себя монашеские одежды? Они не про нас. А про нас — это когда выбегаешь в поле и кричишь: «Отец!»

Преподобного Симеона Нового Богослова именно за такую непосредственную молитву обвиняли в духовной прелести, на что он не обращал внимания, говоря: «Я-то знаю Бога, поэтому так с Ним общаюсь, а вы Его не знаете». Жизнь Симеона Нового Богослова, его огненный путь потрясающе поучительны, особенно диспут с византийскими законниками, продолжателями которых мы являемся — ведь мы приняли их образ богообщения, а не Симеона Нового Богослова. Он учил своих монахов общаться с Богом безгранично, безправильно, иначе говоря, неправильно, в духе опасной прелести. Опыт преподобного Симеона, свидетельствующий о пламенном личностном отношении к Иисусу Христу, о настоящей влюбленности в Него, мы можем наблюдать и у современных греческих отцов, например, у Порфирия Кавсокаливита. Это опыт людей, переживших личную встречу со Христом, выстрадавших свою личную молитву, не имеющую отношения к молитвенному правилу… И он никак не укладывается в понимание святителя Игнатия (Брянчанинова), у которого всякая духовность должна быть выверена по линеечке, и в понимание нашей сегодняшней Церкви, для которой Игнатий (Брянчанинов) значит гораздо больше, чем Симеон Новый Богослов.

Идет XXI век… Ну невозможна сейчас эта фарисейская тяжесть правила, многословие молитв, византийская витиеватость, бесконечное повторение одного и того же, как мантры. И почему мы до сих пор пользуемся анафорой Василия Великого — неужели Церковь за полторы тысячи лет не могла выбрать из своего литургического фонда новую анафору, литургию, новое словесное выражение любви ко Христу, словесное переживание Евхаристии? Почему для этого обязательно надо, чтобы все было зафиксировано и канонизировано? Когда святители писали литургию, они не были канонизированы, они были просто епископами своих местных Церквей и ничем особенно не отличались от прочих епископов, разве что пользовались большим авторитетом. Кстати, другая традиционная Церковь, католическая, имеет анафору на каждый праздник, на все случаи жизни, легко. Что не так с нашей Церковью?

Веками Церковь все более срасталась с государством и постепенно становилась государственной. Соответственно, она обрастала понятной символикой, используемой в государстве. Теперь Церковь обязана передавать эту символику всему остальному обществу как культурное наследие. Можно сказать, что Апостольская Церковь, Церковь вертикали, устремленная в Небо, уходит в горизонталь и занимает место рядом с культурой, наукой, искусством, философией, литературой, социальными и общественными установлениями, законами, которые формируют цивилизацию как таковую.

К XX веку эта цивилизация рухнула, и на сегодняшний день мы находимся в нулевой точке. То есть можно сколько угодно апеллировать к истории, к византийскому опыту, к опыту святых отцов, к истории Вселенских Соборов, к борьбе с ересями, можно сколько угодно надевать на себя парчовые облачения, саккосы и митры, открывать и закрывать царские врата, но в XXI веке это становится немного смешно, а через 20–30 лет и вовсе будет помножено на ноль, потому что окажется абсолютно нежизнеспособным. Сегодняшний мир, как нам кажется, отступил от Христа и заслуживает всяческой критики — но так называемые скрепы и традиции, вся эта Византия или, наоборот, Рим тоже не вариант, уже ясно, что у такого христианства не осталось перспективы. Возможно, это слишком дерзкие слова, но, похоже, Христос отказался от такого христианства на земле, оно не приводит никуда и ни к чему, кроме как к новым идеологическим схемам и оправданиям несвобод.

Сейчас в мире снова появилась возможность настоящего христианства, то есть христианства как личностного выбора, личной ответственности, как своего собственного пути, а исторические конфессии могут формировать традиционное догматическое знание о том, как это может совершаться. У Церкви есть потрясающая возможность (способна она ею воспользоваться или нет?) начать свою жизнь с апостольских времен, вернуться к началу и почувствовать дыхание Духа Святого. Это разрушительное дыхание Духа Святого — оно как сильный ветер, как буря, которая сметает многое на своем пути, в том числе все епископские и священнические привилегии по отношению к народу Божьему, оно может снова вернуть всеобщее равенство перед Христом, и все ощутят настоящее христианское братство. Сложно себе представить братство между митрополитом и каким-нибудь шестым священником собора или между Патриархом и свечницей? Это непредставимые вещи, в нынешней Церкви простые прихожане, священство и начальствующие находятся в разных мирах.

Но мир христианского братства возможен, сегодня, как ни странно, в большей степени, чем сто лет назад, возможна та самая Церковь-Пятидесятница, Церковь — свидетельство о Христе как о личностном опыте богообщения, а не об опыте вычитывания молитв.

О молитвенной подготовке ко Причащению

Обычно в нашем сознании подготовка ко Причащению Святых Христовых Таин обязательно соединяется с чтением правила ко Святому Причащению. Это, конечно, правильно. Последование, включающее каноны и молитвы, существует именно для того, чтобы молитвенно подготовить человека к Причастию. Но что если, как пишет в своей статье «О значении приготовления к Причастию» отец Александр Шмеман, «в идеале вся жизнь христианина есть и должна быть приготовлением к Причастию — точно так же, как она есть и должна быть духовным плодом Причастия»? Эта же мысль немного иначе была очень ярко высказана святым праведным Иоанном Кронштадтским в его книге «Моя жизнь во Христе»: он пишет, что если человек не готов причащаться каждый день, то он к Причастию и не может быть готов никогда.

В принципе, вся жизнь христианина такова, что он должен быть каждый день готов ко Причащению Святых Христовых Таин. Не вычитывать каждый день правило ко Святому Причащению, нет, речь идет о внутреннем духовном состоянии, о том, задумывается ли человек о Причащении Святых Христовых Таин как о самом главном в своей жизни. И думает об этом постоянно, а не в пятницу, скажем, или в субботу вечером: «Что-то я давно не причащался… Не пора ли мне причаститься? В это воскресенье — или уж на Благовещенье?» Человек начинает готовиться к этому нечастому событию в своей жизни, прикидывает, что и когда он должен выполнить: нужно пойти на всенощное бдение