Нop старался идти по самой середине улицы: экипажи и всадники на Бродяжьей редкость, а из любого окна запросто может вылететь что-нибудь поопаснее, чем струя помоев. Большинство прохожих рассуждало так же, поэтому ходьба получалась нелегкой: огромная угловатая корзина цеплялась за ноги встречных и обгоняющих; парню постоянно приходилось уворачиваться, проталкиваться, огрызаться… Между прочим, нести увесистый настоятельский обед, не имея возможности сменить руку, тоже оказалось весьма утомительным делом. Однако вскоре Нор от души порадовался всем этим неудобствам: благодаря постоянным заминкам его догнала Рюни.

В первое мгновение изнемогающий парень даже не заметил ее присутствия. Он только ужаснулся, ощутив, что ноша вдруг стала легче (не иначе как расселось дно и изысканная пища валится под ноги прохожим). Но испуг оказался напрасным, а рядом обнаружилась раскрасневшаяся, взмокшая от бега девушка: это она с ходу вцепилась в корзинку – помогать.

Отдышавшись, Рюни пояснила:

– Батюшка мне позволил идти с тобой, если успею управиться со своей долей работы. Вот – управилась.

Некоторое время они шли молча. Странно, ведь Нор заранее напридумывал, что и как станет говорить, когда они наконец встретятся. А теперь собственные выдумки кажутся глупыми. После всего, что успело произойти, первые сказанные наедине слова должны быть какими-нибудь особенными, невыдуманными; такие слова должны прийти сами, но вот – не приходят почему-то…

И Рюни молчит. Она здорово изменилась за этот не прожитый Нором год. Волосы потускнели, стали почти коричневыми, как отожженная медь (а когда-то вспыхивали на солнце золотом). Щеку наискось резанул шрам, из-за него лицо кажется совсем чужим, непривычным. И веснушки пропали… Ведь у нее же нос просто тонул в веснушках! Или это не у нее? Может, забылось, спуталось? Спуталось… Да разве встречалась Нору девушка, которую можно было бы спутать с Рюни?! Разве что-нибудь, связанное с Рюни, можно забыть?! Чушь какая…

Скованное молчание, несмелые короткие взгляды и вздохи парня его спутница истолковала совершенно превратно. Она вдруг сказала:

– Ты зря мучаешься, нету твоей вины в том ударе. Ты же не знал, что это я, ты же думал, что это какой-то враг нападает.

Нop вовсе не винил себя за приключившуюся в Прорве схватку (была досада, был запоздалый ужас, но вот чувства вины – ни на ломаную полушку). Поэтому внезапные слова девушки так его огорошили, что он даже ответить не сумел, только промямлил какую-то несуразицу. Рюни глянула ему в лицо и тут же отвернулась так стремительно, словно не хотела, чтобы парень успел заметить выражение ее глаз.

– Я так рада, так рада, что ты вернулся!

Голос девушки вздрагивал, будто она с трудом удерживалась от слез, и Нору стало по-настоящему страшно. Или Рюни действительно стала совсем другой, или на душе у нее творится что-то немыслимое. Но может быть, это «что-то» немыслимо хорошее? Хотелось бы верить, только… Школьный наставник Второго года сказал однажды: «Вера лишь сосуд, и, как любой сосуд, она может оказаться пустой. Но если прочие пустые сосуды способны плавать, то пустая вера может лишь тонуть и топить».

Еще несколько мгновений оба молчали, потом девушка спросила тихонько:

– Тебе очень мешает, что нет руки?

– Нет, – Нор угрюмо потупился, воображая, что понял наконец причину ее странного поведения. – Я почему-то привык.

Он принялся рассказывать о своем вечернем приключении. Рюни оживилась, требовала подробностей, жалела, что Нор сегодня не надел свой бивень (из-за его лени на такую интересную штуку нельзя поглазеть сразу). Нор, конечно, не стал объяснять, чем ему угрожает смерть одного из шакалов и какую дурную службу может теперь сослужить своему хозяину проклятая железяка. Если Всемогущие позволят случиться беде, то Рюни сама все узнает, если же пронесет, так и незачем девушке мучиться напрасными страхами.

Когда впереди замаячили башенки Пантеона, Нор уже чувствовал себя с Рюни свободно и просто. Девушка тоже стала почти что прежней. Сперва она горячо убеждала парня ни в чем себя не винить и тут же с не меньшей горячностью принималась бранить за то, что ему вздумалось поступить на школьное обучение – дескать, именно в этом кроется корень всех приключившихся с ним бед. Распалившись, юная особа позволила себе употребить пару словечек, которые благонравным девицам не только произносить, но даже понимать не положено.

Преданно глядя в ее потемневшие, влажно отблескивающие глаза, Нор торопливо кивал – он готов был соглашаться с чем угодно, лишь бы хоть подобие беспечной улыбки появилось на этом осунувшемся бледном лице. Ему и в голову не приходило оправдываться, хотя оправдание имелось.

В Школу парень отправился, конечно, по своей воле. Однако незадолго до этого сам господин заместитель младшего советника префектуры оказал внезапную честь кабатчику Сатимэ, зайдя к нему выпить кружечку рому. Редкостный гость повел себя странно. Брезгливо морща длинное, напомаженное лицо, он долго выбирал столик почище; садясь, постелил на скамью платок (хотя видел, как дядюшка Лим протирал ее рукавом) и затратил поистине героические усилия, стараясь уберечь от соприкосновения с мебелью и посудой белоснежные кружевные манжеты. Но предложение проследовать в отдельный апартамент почтеннейший господин заместитель отверг категорически. Расплатился он немедленно, едва лишь взволнованный Сатимэ успел поставить на его стол испрошенную кружку, а расплатившись, отослал кабатчика прочь величественным движением пальцев. И сразу же очень похожим мановением господин заместитель младшего советника подозвал к себе Нора, глазевшего на него из дальнего уголка. Неторопливо похлебывая из кружки и равнодушно глядя в лицо вытянувшегося перед ним парня, чиновник рассеянно похвалил напиток, осведомился, не стыдно ли Нору пятнать свое тройное имя служением в кабаке, а потом, едва дослушав сбивчивый ответ, вдруг принялся говорить неприятные и тревожные вещи. Власти будто бы снисходительно закрывали глаза на некоторые поступки некоего отрока, хотя поступки эти граничат с нарушением Мудрых Заповедей (словно невзначай, было упомянуто имя покойного Сарпайка, а также несколько происшествий, о которых господин заместитель знать никак не мог и тем не менее почему-то знал). Снисходительность властей объяснялась тем, что упомянутый отрок приносил больше пользы, чем вреда. Но отношение к нему может резко измениться, если он не изыщет способа доказать свое рвение посвятить жизнь пользе лояльных граждан и Ордена. Завершив это нравоучение, почтеннейший господин досмаковал ром и ушел. Расстеленный на скамье недешевый платок он, между прочим, забирать с собой не стал, вероятно считая его безнадежно испачканным.

Не успела обтянутая сиреневым шелком спина скрыться за дверью, как все присутствующие насели на парня с расспросами. Нор о чиновных предостережениях умолчал (чтобы отвязаться, он рассказал, как господин заместитель попрекал его запятнанной капитанской честью). Умолчать-то умолчал, но выкинуть чиновные угрозы из головы не сумел.

В результате трехдневных размышлений Нор решил не искушать судьбу, причем поступление в Школу показалось ему самым удачным выходом из положения. Тем более что он уже давно подумывал об этом: уж очень хотелось парню иметь боевую сталь, а знакомых виртуозов, способных стать поручителями, у него не было.