Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но нужно же разрешение родителей… – Светлана не ожидала такого напора.
– Окей. – Тихон достал телефон, нашел в адресной книге номер и нажал вызов. – Мама? Мам, мне тут нужно на ночь задержаться… Ну у нас показ завтра вечером, надо кое-что доделать… Нет, папе не говори… Придумай что-нибудь… Окей, я ночую у тебя… Взрослые? Конечно!
И он протянул трубку Светлане. Ей ничего не оставалось, кроме как взять телефон и подтвердить, что всю ночь Тихон будет под ее личным присмотром.
Арина наблюдала за всей этой сценой с непонятным выражением лица. Когда разговор закончился, она виновато произнесла:
– Мне домой надо… Не могу же я маме сказать, что у твоей мамы ночую… Да и вообще… не хочу больше врать…
– Ага, – перебил ее Тихон, отнял ножницы и вручил Светлане. – Смотрите: вырезать надо перья примерно вот такого размера…
* * *
Раньше Тихон думал, что не спать всю ночь сложно. Оказывается, легко. Время летит независимо от тебя. И спать совсем не хочется.
Было три часа ночи. Светлана ушла пить чай к вахтерше. Тихон махнул одним готовым крылом, поднял ветер, вырезанные перья закружились по комнате.
На секунду он почувствовал себя настоящим Хаулом, у крыла была первобытная мощь, и Тихону не хотелось с ним расставаться. Он замер перед зеркалом. Крыло было тяжелое, неудобное, но правая рука быстро приспособилась им управлять. Левая рука безвольно повисла и казалась ненужной.
Поэтому второе крыло Тихон клеил, не поднимая головы. Светлана приходила и уходила. Приносила крепкий чай и пряники. Тихон резал и клеил. Клеил и резал.
И когда в семь утра он развернул оба крыла, он был абсолютно счастлив. Если бы на улице не было дождя, он бы так и пошел домой, и никто бы его не убедил в том, что это неправильно.
С крыльями он стал настоящим. С крыльями он стал собой.
* * *
Следующие сутки Тихон провел в счастливом коматозе. Перетерпел уроки. Отец свозил его на очередной сеанс «лечения».
Тихон сидел перед знахарем и ни на что не реагировал. Руки еще помнили тяжесть крыльев, и он мечтал, что скоро, совсем скоро выйдет в них на сцену. Удивительно, что до этого он боялся сцены как огня, но крылья изменили все.
Целитель вел себя странно. Все время ерзал, нервничал и через полчаса предложил отцу прекратить сеанс.
– Я вынужден сделать паузу, – сказал он, – ваш сын, судя по всему, находится в переломном моменте лечения. Сейчас нужно положиться на то, что здоровый мужской организм восстановится.
Тихон закрыл глаза. Крылья. Ему нужны крылья. В голове звенело.
В машине он вырубился. Отец неожиданно мягко его разбудил, отвел домой и уехал на работу.
Тихон собрался и побежал в Центр. Показ через два часа, но ему важно было прийти заранее.
* * *
Прошел уже час после показа, а Арина все еще с трудом сдерживала слезы. Это был полный провал. Абсолютный. Бесповоротный.
– Не переживай, – деревянным голосом в десятый раз сказала Светлана, – в конце аплодировали, значит, людям понравилось.
Арина вспомнила жизнерадостную бабушку, которая заскочила в зал переодеть своего внука после хореографии. Она хлопала громче всех и приговаривала:
– Надо хлопать, Ванечка, детки старались, готовились. Надо хлопать!
Арина не знала, что ее обидело больше. То, что хлопать «надо», или то, что они «детки». Хорошо, что они стояли на подиуме в масках, потому что слезы начали ее душить еще там.
– И зал в конце концов собрался, – продолжила Светлана.
– По сравнению с началом, конечно, – процедила Арина.
В шесть часов в зале сидело три человека, и любое количество людей в конце можно было считать собравшимся залом. Проходившие мимо дети. Родители, которым некуда деваться и которые маются от безделья в ожидании детей. Один папа открыл ноутбук и работал. Одна мама довольно громко разговаривала по телефону. Еще одна мама села на первый ряд, а потом раз пять вскакивала и убегала, цокая каблуками, а потом опять возвращалась.
Арина в страшном кошмаре не могла себе представить, что на их выстраданном показе будет именно так.
– Жаль, музыка на финал пошла не та, – сказала Светлана, – зато Тихон был в ударе.
Тут улыбнулась даже Арина. Тихон на самом деле сделал их показ. В середине этого ужаса она ему люто позавидовала. Он стоял, широко распахнув крылья, с таким блаженным выражением лица, как будто он на подиуме в Голливуде в свете сотни прожекторов, а в зале несколько десятков тысяч человек орут от восторга.
Не та музыка – он и глазом не моргнул. Медленно двигал своими огромными крыльями. В тот момент, когда за ним никто не переодевался, складывал их, приседал, поднимал по очереди то одно, то другое.
Сейчас он спал, сидя на полу, завернувшись в крылья, как в кокон, и продолжал улыбаться.
– Тихон очень хороший, береги дружбу с ним, – сказала Светлана.
Арина поморщилась от пафоса. Береги дружбу. Люди так не говорят. Но Тихон на самом деле очень хороший, тут со Светланой не поспоришь.
Арина успокоилась. Высморкалась.
– Ничего! – сказала она. – Следующий показ сделаем круче!
– Следующего показа не будет, – сказала Светлана.
* * *
Когда Арина пришла домой, мама встретила ее в коридоре со скрещенными на груди руками.
– Дыхни на меня, – велела она.
Арина даже спросить ничего не смогла от изумления.
– Ты пропадаешь где-то вечерами, не отвечаешь на звонки, ты просишь деньги. Откуда я знаю, может, ты уже пьешь в подворотне.
– Я? Пью?
Арина с детства ненавидела пьяных. До тошноты.
– Мама, ты с ума сошла? – спросила она.
– Дыхни, – сказала мама.
– Это унизительно! – закричала Арина.
– Правда? – изумилась мама. – А сидеть дома и ждать, когда ты придешь неизвестно откуда, не унизительно? А не знать, где ты, не унизительно?
Арина разрыдалась. Самое обидное, что мама была права. Последние дни Арина сбрасывала звонки. На заднем плане всегда звучала японская музыка, и она очень боялась, что мама сложит два плюс два, музыку и кимоно, и все запретит.
– Я не бросила театр моды, – сказала Арина.
Мама молчала.
– У нас сегодня был показ. Я была в кимоно. Тебе бы это не понравилось. Поэтому я ничего не говорила. Деньги нужны были для того, чтобы сделать крылья Хаулу. Все.
Мама молчала.
– И вообще! – сорвалась Арина. – Не лезь в мою личную жизнь!
Она скрылась в своей комнате, хлопнув дверью. На сей раз Жанна не смогла ничего сказать от изумления.