Домашние задания мы в основном делали дома у Арта. Начинали вечером, удаляясь в его спальню. Рот-старший к тому времени уже выпроваживал своих учеников, и надоедливое «плинк-плинк» нас больше не отвлекало. Мне нравилось заниматься в комнате приятеля. Тишина, множество книг – стены спальни были увешаны книжными полками. Приятно было учить уроки вместе, хотя именно в это время, в тишине и покое, Арт и заводил разговоры о смерти. Меня эта тема угнетала.

Я всегда старался направить беседу в другое русло, однако Арт – скользкий как уж – выкручивался, находя повод для своих рассуждений в чем угодно.

– Знаешь, что число «ноль» открыли арабы? – говорил я. – Странно, что раньше об этом никто не задумывался.

«Ноль не очевиден – как может пустота играть какую-то роль? Ее нельзя измерить, нельзя увидеть, а все же она существует и имеет значение. То же самое и с душой, если вдуматься».

Другой раз мы отвечали на вопросы научной викторины.

– Энергию нельзя уничтожить. Она может лишь перейти в иную форму. Верно или нет?

«Надеюсь, что верно – это ведь отличный аргумент в пользу загробной жизни, пусть даже ты и превращаешься после смерти в нечто совсем иное».

О смерти Арт рассказывал много, размышляя о том, что ждет человека в потустороннем мире. Больше всего мне запомнились его слова о Марсе. Мы как раз делали совместную презентацию, и тему Марса предложил Арт, задавшись вопросом: доберется ли человек до Красной планеты, попытается ли ее освоить? Приятель выступал за колонизацию Марса, фантазируя о городах под пластиковыми куполами и о добыче воды из скважин во льду. Ему хотелось на Марс.

– Рассуждать-то об этом занятно, – возразил я. – Только на самом деле там ведь полный отстой. Пыль, холодина, сплошная краснота – так и ослепнуть недолго. Посмотришь на эту жуть – никакой колонизации не захочется.

Арт долго не сводил с меня глаз, потом, склонившись над блокнотом, нацарапал несколько слов голубым, как яичко малиновки, мелком.

«А мне деваться некуда. Иногда у тебя нет выбора».

И продолжил:

«Космонавтом становишься независимо от своего желания. Оставляешь позади прежнюю жизнь, направляясь к мирам, о которых понятия не имеешь. Таковы условия сделки».

* * *

Весной Арт придумал новую игру и назвал ее «Спутник-шпион». В городе был один магазинчик – «Все для вечеринок», где за четвертак продавали большой набор шаров, накачанных гелием. Я приобретал шарики, потом мы встречались с Артом. Тот брал с собой цифровую камеру.

Забрав у меня шары, он тут же отрывался от земли. Чем выше Арт поднимался, тем дальше относил его ветер. Наконец он решал, что набрал достаточную высоту и, отпустив парочку шариков, зависал в воздухе, щелкая камерой. Наступала пора снижаться, и Арт избавлялся еще от нескольких шаров. Я встречал его у места посадки, и мы бежали домой – рассматривать фотографии на его ноутбуке. В кадр попадало много всякой всячины: люди, плавающие в бассейнах, хозяева, перестилающие черепицу на крыше, я, бегущий по пустой улице, задрав голову вверх… С такой высоты лицо мое казалось просто крошечной коричневой точкой. Внизу каждого снимка красовались болтающиеся кроссовки Арта.

Некоторые фотографии приятель делал, находясь уже почти над землей, и эти кадры были лучшими из всех. Однажды он взял три шарика и взмыл в воздух над загоном Счастливчика. Пес провел целый день за забором, бешено гавкая на всех подряд: ему не нравились проходящие мимо женщины с колясками, грузовики с мороженым, белки… Он взрыхлил землю так, что та превратилась в жидкую грязь. Кругом лежали засохшие кучки, а в самом центре украшенного какашками участка красовался сам Счастливчик. На каждом фото пес, разинув розовую пасть, вставал на задние лапы в попытке вцепиться в кроссовки Арта.

«Я расстроен. Тяжело жить в таком ужасном месте».

– Чем ты думаешь – головой или задницей? – ухмыльнулся я. – Если такую тварь выпустить на волю, она загадит весь мир. Его больше ничего не интересует. Грязный кусок земли вперемешку с дерьмом – для него самый настоящий оазис.

«АБСОЛЮТНО не согласен».

Мнение Арта ничего не меняло. Я был твердо уверен, что злобные создания типа Счастливчика (не только собаки, но и некоторые люди), даже вырвавшись из клетки, все равно желают вернуться в свой идеальный мир, состоящий из грязи и дерьма. В их мире не будет ни Арта, ни бесед о книгах, религии и иных мирах. Ничего там не будет, кроме истерического лая голодных, исполненных ненависти псин.

* * *

В субботу в середине апреля отец разбудил меня, распахнув дверь спальни.

– Через полчаса тебя ждет стоматолог, – буркнул он, швырнув кроссовки прямо в кровать. – Давай, бери ноги в руки.

Кабинет дантиста был недалеко, и я прогулялся пешком. Прождав минут двадцать в скучной приемной, вспомнил, что обещал Арту явиться, как только проснусь. Администратор разрешила мне воспользоваться ее телефоном.

Ответила миссис Рот:

– Арт только что пошел к тебе.

Я позвонил отцу.

– Я его не видел, – сказал тот.

– Поглядывай на улицу, пожалуйста.

– Голова болит просто невыносимо. Арт умеет пользоваться дверным звонком.

Разинув рот в стоматологическом кресле, я дергался и нервничал, ощущая в горле привкус крови и мяты. Наверное, не доверял отцу. Как он встретит Арта? Медсестра тронула меня за плечо, попросив расслабиться.

Наконец пытка закончилась, и я вышел на улицу, где на меня обрушилась глубокая синева неба, на миг сбив с толку. Солнце палило беспощадно, заставляя жмуриться. Встал я уже пару часов назад, но соображал туго, словно не до конца проснулся. Постояв, двинулся легкой трусцой к дому.

Подходя ко двору, сразу заметил, что Счастливчик вырвался из загона. Пес даже не гавкнул. Развалившись на брюхе, он положил голову между лап, наблюдая сонными глазками за моим приближением. Через секунду питбуль снова сомкнул веки. Дверь загона была нараспашку.

Услышав слабое похлопывание, я испугался: что там у пса под брюхом, не куски ли целлулоида? Осмотревшись, заметил Арта на заднем сиденье папиного минивэна. Приятель стучал в стекло надувными ладошками, и я метнулся к машине. Стоило мне открыть дверцу, как Счастливчик взвился с травы, разразившись бессмысленным лаем. Я подхватил Арта на руки и, развернувшись, бросился прочь. Питбуль догнал, вцепился клыками в развевающуюся на ветру штанину, и до моих ушей донесся липкий звук рвущейся плоти.

Мне удалось вырваться со двора, и я бежал, хромая, пока не закололо в боку. Счастливчик отстал – как-никак, мы с Артом оставили за спиной целых шесть кварталов и наконец приземлились в чужом дворе. Выяснилось, что пес распахал мне ногу от колена до щиколотки, однако в первую очередь я осмотрел приятеля. Зрелище не из лучших… У меня перехватило дух, и из горла вырвался тонкий писк – наподобие звуков, что обычно издавал Арт.