Масхема расстроил его ещё больше. Он доказывал, что, если наихудшие опасения подтвердятся, рассчитывать на снисходительность "настоящих саибов" не придётся. Наконец сэр Лоренс поднялся, взял с полки небольшой томик, снова сел и начал его перелистывать. Это были "Индийские стих"!" сэра Альфреда Лайела, а поэма, которую разыскивал баронет, называлась "Богословие перед казнью".

Он прочёл её, поставил книгу на место и стоял, потирая подбородок. Вещь, конечно, написана лет сорок с лишним тому назад, но можно не сомневаться, что взгляды, выраженные в ней, ни на йоту не изменились. Существует ещё стихотворение Доила о капрале Восточно-Кентского полка, который, когда его привели к китайскому генералу и предложили под страхом смерти поцеловать землю у ног врага, ответил: "В нашем полку так не принято!" – и погиб. Что поделаешь! Такое поведение и сейчас – закон для людей, принадлежащих к определённой касте и чтящих традиции. Война подтвердила это на бесчисленных примерах. Неужели молодой Дезерт действительно изменил традициям? Невероятно! А вдруг он в самом деле трус, несмотря на свой образцовый послужной список? Или, может быть, бьющая из него ключом горечь довела его до полного цинизма и он попрал традицию только ради того, чтобы её попрать?

Сэр Лоренс напряг все свои духовные способности и попробовал поставить себя перед аналогичным выбором. Но он был неверующим, и единственный вывод, который ему удалось сделать, сводился к следующему: "Мне бы страшно не хотелось, чтобы на меня оказали давление в таком вопросе". Понимая, что это заключение ни в коей мере не соответствует важности проблемы, он спустился в холл, закрылся в телефонной кабине и позвонил Майклу. Затем, опасаясь оставаться в клубе дольше: того и глядишь наскочишь на самого Дезерта, взял такси и отправился на Саутсквер.

Майкл только что вернулся из палаты, столкнулся с отцом в холле, и сэр Лоренс изъявил желание уединиться с сыном в его кабинете, интуитивно чувствуя, что Флёр при всей её проницательности не подходит роль участницы совещания по столь щекотливому пункту. Он начал с того, что объявил о помолвке Динни. Майкл выслушал это сообщение с такой странной смесью удовлетворения и тревоги, какая не часто выражается на человеческом лице.

– Что за плутовка! Как она умеет прятать концы в воду! – воскликнул он, – Флёр – та заметила, что Динни в последние дни выглядит уж как-то особенно невинно, но я сам никогда бы не подумал. Мы слишком привыкли к её безбрачию. Помолвлена, да ещё с Уилфридом! Ну что ж, теперь, надеюсь, парень покончит с Востоком.

– Остаётся ещё вопрос о его вероисповедании, – мрачно вставил сэр Лоренс.

– Не понимаю, какое это имеет значение. Динни – не фанатичка. Зачем Уилфрид переменил веру? Вот уж не предполагал, что он религиозен. Меня это прямо-таки ошеломило.

– Тут дело посложнее.

Когда сэр Лоренс кончил рассказывать, уши у Майкла стояли торчком и лицо было совершенно подавленное.

– Ты знаешь его ближе, чем кто бы то ни было, – закончил сэр Лоренс. – Твоё мнение?

– Мне тяжело так говорить, но возможно, что это правда. Для Уилфрида это, пожалуй, даже естественно, хотя никто никогда не поймёт – почему. Ужасная неприятность, папа, тем более что здесь замешана Динни.

– Дорогой мой, прежде чем расстраиваться, надо выяснить, насколько это верно. Удобно тебе зайти к нему?

– Было время – заходил запросто.

Сэр Лоренс кивнул:

– Мне всё известно. Но ведь с тех пор прошло столько лет.

Майкл тускло улыбнулся:

– Я подозревал, что вы кое-что заметили, но не был уверен. После отъезда Уилфрида на Восток мы виделись редко. Всё же зайти могу…

Майкл запнулся, потом прибавил:

– Если это правда, он, вероятно, все рассказал Динни. Он не мог сделать ей предложение, не сказав.

Сэр Лоренс пожал плечами:

– Кто струсил раз, струсит и в другой.

– Уилфрид – одна из самых сложных, упрямых, непонятных натур, какие только бывают на свете. Подходить к нему с обычной меркой – пустое занятие. Но если он и сказал Динни, от неё мы ни слова не добьёмся.

Отец и сын взглянули друг на друга.

– Помните, в нём много героического, но проявляется оно там, где не нужно: он ведь поэт.

Бровь сэра Лоренса задёргалась: верный признак того, что он пришёл к определённому решению.

– Придётся заняться этой историей вплотную. Люди не пройдут мимо неё – не такая у них природа. Мне, конечно, нет дела до Дезерта…

– Мне есть, – возразил Майкл.

– …но я беспокоюсь о Динни.

– Я тоже. Впрочем, она поступит так, как сочтёт нужным, папа, и переубеждать её – напрасный труд.

– Это одно из самых неприятных событий в моей жизни, – с расстановкой вымолвил сэр Лоренс. – Итак, мой мальчик, пойдёшь ты к нему или сходить мне?

– Пойду, – со вздохом ответил Майкл.

– Он скажет тебе правду?

– Да. Останетесь обедать?

Сам Лоренс покачал головой:

– Боюсь встречаться с Флёр, пока у меня на душе эта забота. Я полагаю, тебе не нужно напоминать, что до твоего разговора с ним никто ничего не должен знать, даже она?

– Разумеется. Динни ещё у вас?

– Нет, вернулась в Кондафорд.

– Её семья! – воскликнул Майкл и свистнул.

Её семья! Эта мысль не оставляла его за обедом, во время которого Флёр завела речь о будущем Кита. Она склонялась к тому, чтобы отдать его в Хэрроу, так как Майкл и его отец учились в Уинчестере. Майклу нравились оба варианта, и вопрос всё ещё оставался открытым.

– Вся родня твоей матери училась в Хэрроу, – убеждала Флёр. – Уинчестер кажется мне слишком педантичным и сухим. И потом, те, кто учился там, никогда не достигают известности. Если бы ты не кончил Уинчестер, ты давно бы уже стал любимцем газет.

– Тебе хочется, чтобы Кит стал известным?

– Да, но, разумеется, с хорошей стороны, как твой дядя Хилери. Знаешь, Майкл, Барт – чудесный, но я предпочитаю Черрелов твоей родне с отцовской стороны.

– Мне казалось, что Черрелы чересчур прямолинейны и чересчур служаки, – возразил Майкл.

– Согласна, но у них есть характер и держатся они как джентльмены.

– По-моему, ты хочешь отдать Кита в Хэрроу просто потому, что там все разыгрывают из себя лордов, – усмехнулся Майкл.

Флёр выпрямилась:

– Да, хочу. Я выбрала бы Итон, если бы это не было слишком уж откровенно. К тому же я не терплю светло-голубого.

– Ладно, – согласился Майкл. – Я всё равно за свою школу, а выбор за тобой. Во всяком случае, школа, которая создала дядю Эдриена, меня устраивает.

– Никакая школа не могла создать дядю Эдриена, дорогой, – поправила Флёр. – Он древен, как палеолит. Самая древняя кровь в жилах Кита – это кровь Черрелов, а я, как выразился бы Джек Масхем, намерена разводить именно такую породу. Кстати, помнишь, на свадьбе Клер он приглашал нас посетить его конский завод в Ройстоне. Я не прочь прокатиться. Джек образцовый экземпляр денди-спортсмена: божественные ботинки и неподражаемое умение владеть лицевыми мускулами.