– Что случилось, папа? – спросила дочь.

А случилось вот что: цепочка следов, оставленных юношей, внезапно обрывалась, и впереди лежал чистый, нетронутый снег. Последний след был виден отчетливо – отпечатались даже шляпки сапожных гвоздиков. Мистер Эшмор взглянул наверх; шляпу при этом он снял и прикрыл ею фонарь. Небо было ясное – ни облачка, и звезды горели ярко, потому мысль, что вот именно в этом месте прошел снег и засыпал вдруг цепочку следов, идущую дальше, пришлось отвергнуть.

Обогнув по дуге следы сына (видимо, для того, чтобы изучить потом все поподробнее), мужчина пошел к роднику. Девушка двигалась следом, держась позади, напуганная и взволнованная. Ни слова по поводу того, что они увидели, сказано не было.

Дошли до источника. Его поверхность покрывал ледок. Стало ясно, что здесь – по крайней мере, последние несколько часов – никого не было.

На обратном пути к дому они отметили, что ни справа, ни слева никаких следов нет.

Наступившее утро и дневной свет не принесли ничего нового, кроме того, что округу укрыл неглубокий, ровный, нигде не потревоженный снег. Он лежал повсюду.

Четыре дня спустя измученная переживаниями мать юноши пошла к роднику за водой. Вернувшись, женщина сказала, что в том месте, где оборвалась цепочка следов сына, прозвучал его голос. Она позвала Чарли и услышала, как он отвечал, но не могла определить, откуда доносится звук: он шел с разных направлений – то оттуда, то отсюда, то справа, то слева, то раздавался позади, то звучал впереди. Так она и металась в разные стороны, пока не сдалась, побежденная усталостью и горем. Когда ее спросили, что говорил голос, она не смогла вразумительно ответить, хотя и утверждала, что отдельные слова слышала совершенно отчетливо.

Теперь уже все семейство собралось у злосчастного места, но никто ничего не услышал, а потому решили, что у матери галлюцинация, вызванная глубоким нервным расстройством.

Но позже голос слышали и другие члены семьи, и даже люди посторонние. Длилось это на протяжении нескольких месяцев с интервалами в несколько дней, и промежутки эти были разными – то день-два, то больше. И все, кто слышал, утверждали, что это точно был голос Чарли Эшмора. Другое дело, что доносился он издалека, звучал хотя и слабо, но отчетливо. И еще – никто не мог ни определить направление, откуда он доносится, ни воспроизвести слова, которые слышались.

Постепенно периоды тишины становились все продолжительнее, а голос с каждым разом все слабел и слабел. К середине лета он умолк окончательно. Если кто и знает, что случилось с Чарли Эшмором, так это, пожалуй, только его мать. Но она умерла.

Примерно в десяти милях к юго-востоку от городка под названием Уайтсбург, что в штате Кентукки, в небольшой долине среди Камберлендских гор, обитала немолодая уже женщина по имени Сара (хотя кое-кто звал ее Мэри) Мэгон. Хотя местность эта населена мало, но и здесь жила она уединенно: от ее дома, сложенного из бревен, до ближайшего обиталища определенно было мили полторы. Дом у нее был невелик – всего-то две комнаты. И стоял на опушке густого леса, который теснил жилище с трех сторон. Только входной дверью смотрел он на открытое пространство – расчищенный и ухоженный участок в пару акров или чуть меньше, на нем старуха занималась огородничеством.

Как и чем она жила, толком никто не знал, ибо слыла скрягой, да и скрытна была. Тем не менее изредка в местную лавку захаживала и что-то там покупала. Соседи у нее были люди невежественные, а потому некоторые считали ее ведьмой, но все были уверены, что старуха обладает некой сверхъестественной силой.

В ноябре 1881 года она умерла. Обнаружили это, по счастью, быстро: тело еще не остыло, когда в дом женщины забрел охотник. Он прикрыл дверь хижины и поспешил в поселок, чтобы сообщить о случившемся.

Сразу несколько человек (они жили по соседству) поспешили в дом Мэри Мэгон, чтобы подготовить все к погребению; еще больше пришло на следующий день. Принесли гроб и все, что было необходимо.

Среди тех, кто явился в числе первых, находился преподобный Элиас Этни, методистский священник из Уайтсбурга, он оказался в поселке по случаю. Ему и предстояло провести погребальную службу. Мистера Этни уважали. Он был, да и сейчас хорошо известен в Уайтсбурге и во всей округе как человек благочестивый и весьма образованный. Его принимают в лучших домах графства и к словам его всегда прислушиваются. Собственно, от него и исходят сведения, которые здесь приводятся. А они, в свою очередь, подтверждаются свидетелями: Джоном Хершоу, Уильямом С. Райтменом и Катариной Доуб – местными жителями.

Тело умершей старухи уложили на широкую доску, которую установили на два табурета в дальнем конце главной комнаты, напротив камина. В соответствии с местным обычаем покойника оставлять в одиночестве негоже. Потому рядом с усопшей остались бдеть те трое, что были уже упомянуты. Они расположились в стороне, у зажженного камина, сидели и вполголоса переговаривались. Горел огонь, потрескивали дрова, лампу не зажигали, немного света давали сполохи пламени очага.

Там, где сидели бдящие, было довольно светло, другая часть комнаты тонула в сумраке. Все было спокойно. До тех пор, пока мирную беседу внезапно не прервал какой-то шум. Он донесся оттуда, где лежал труп старухи, и заставил собеседников умолкнуть и повернуться. В темноте, подле бренных останков, они увидели две ярко горящие точки – кошачьи глаза. Сделать собеседники ничего не успели, разве что разом вскочили на ноги да хором вскрикнули… Большой черный кот прыгнул, вскочил на тело и вонзил клыки в ткань, прикрывавшую лицо покойницы. В тот же момент правая рука мертвеца взметнулась вверх, крепко схватила животное и швырнула его в сторону. Кот врезался в стену, упал на пол и, издав дикий вопль, выскочил в окно и исчез в темноте.

Увиденное, разумеется, глубоко потрясло и напугало тех, кто находился в комнате. Тем не менее, собрав силы, они приблизились к телу. Ткань, укрывавшая лицо, свалилась на пол, на щеке зияла рваная рана, правая рука безвольно висела, почти касаясь пола. Ни малейших признаков жизни они не увидели. Более того, на лбу, висках и шее отчетливо проступали трупные пятна. Тем не менее люди подняли тело, перенесли поближе к огню и попытались вернуть старуху к жизни, но тщетно.

Похороны решили отложить. Только на четвертый день, когда признаки разложения стали более чем очевидны, несчастную старуху похоронили.

– Думаю, тех, кто в ту ночь был рядом с покойницей, просто подвело зрение, – так заявил человек, которому священник рассказал приведенную историю. – Это кошка сбросила руку, когда в испуге прыгнула на стену, испугавшись криков.

– Отнюдь, – отвечал священник, – кисть была крепко сжата, длинные ногти даже впились в кожу, а когда мы разжали пальцы, то увидели изрядный клок черной кошачьей шерсти, вырванной с корнем.

Джон Хоскин, живший в Сан-Франциско, был женат. Супруга его была красавица, и он очень любил ее. Весной 1871года миссис Хоскин отправилась на восток, в город Спрингфилд, в Иллинойсе, чтобы навестить родственников. Но вот беда – через неделю после приезда она скоропостижно скончалась от болезни сердца. Во всяком случае, эту причину озвучил тамошний доктор. Супруга тотчас известили о потере, а он телеграфировал, чтобы тело жены отправили в Сан-Франциско. Тело поместили в цинковый гроб. По прибытии к месту назначения его вскрыли. Женщина лежала на правом боку, ноги слегка согнуты в коленях, левая рука на груди, а правая – с ладонью под щекой. Поза совершенно естественная – так часто спят дети, в такой позе обычно спала и покойная. Потому в письме, отправленном в Спрингфилд, мистер Хоскин совершенно искренне благодарил родственников за столь бережное отношение к его жене. В ответ он получил письмо от мистера Мартина Л. Уитни, отца покойной супруги. Тот утверждал, что в гроб его дочь положили совершенно обычным образом: она лежала на спине с руками, вытянутыми вдоль тела.