Да ему, поручику Колчакову, как-то по…

– Понятно – от осла! – брякнул Лунь.

Вослед начальству полилась песня. Фальшиво, но нахально. «Бременские музыканты» отдыхают!

– Ничего на свете лучше не-е-ету,

Чем служить в Генштабе на парке-е-ете!

Тем, кто честен, гнить в песках Педжена,

Отравляться водкой и чеме-е-енить,

Спиртоваться водкой и чименом!

Ла-ла-ла-ла! Е-е-е-е! Е!

Нам Туркво милей Афганиста-а-на!

Все мы любим батьку Асланя-а-ана!

Гауптвахта нам родней колхоза —

С голоду не пухнем, нет морозов.

Здесь мы не загнемся от морозов!

Ла-ла-ла-ла! Е-е-е-е! Е!

* * *

– Ну, это ты загну-ул! – не поверил Кирпич. – Чтоб так да с генералом!

– Вот те крест! – размашисто перекрестился атеист Никита. – Если и вру, то чуток, привираю. А тебя, Вовка, терзают смутные сомнения потому, что ты уже полков ник. Ещё немного, еще чуть-чуть – и генерал. И типа, вдруг с тобой тоже таким манером офицеры будут обходиться. М?

– Да я их тогда!.. – взревел полковник Кирпичин и показал могучим кулаком, что он их тогда.

– А нельзя. Тоже офицеры. Ну, в Афган услать. Дык нет уже никакого Афгана, то есть нас там нет. Нынче десять лет без войны и празднуем, вернее, мы без неё… В крайнем случае, дуэль. А так – на гауптвахту отправить право имеешь, более же ни на что не имеешь.

– Да я б на месте этого Асланяна так их обоих поимел, что…

– Он бы их тоже, наверное, поимел, но есть нюанс.

– Нюанс?

– Ты ж не в курсе, кто папашка того же Лунёва.

– Почему не в курсе? В курсе. И мне начхать.

– Вот так вот и начхать, полковник Кирпичин?

– И еще не так начхать!

– Ну-ну? И кто папашка Лунева?

– Элементарно! Внук декабриста! Ну, если Лунёв – правнук декабриста, то его папашка, натурально, внук декабриста. А чего? Неправда?

– Правда, Кирпич, правда. Но не вся. Кроме того, папашка Лунёва – о-о! – Никита похлопал себя по плечу, где погоны и многозначительно показал пальцем вверх, в небо.

– Погодь! Этот Лунёв – это тот самый Лунёв? В смысле внук, а не правнук.

– Именно.

– А чего ж тогда сыночка, кровинушку родную, в педженскую дыру отправил? Не мог где-нибудь при штабе, кремлевский полк, всё такое?..

– А достал он его! В смысле правнук внука. Отцы и дети. Конфликт поколений. Я не вникал, но, судя по всему… Но, однако, сын, ты ж понимаешь, всегда сын. И если что – горой за него!

– То есть этих двух раздолбаев Асланян твой даже в Афган не упёк после «губы»?

– Не-а! Колчакова мог, Лунёва поостерегся. Но это ж тогда либо обоих, либо никого. Справедливость восторжествовала!

– И ты это называешь справедливостью, Ромашка?!

– Что мы знаем о справедливости, Кирпич!

– И то верно…

– Мужики! – прервал схоластику Дибаша. – Слазьте с гинекологического дерева, делать вам больше нечего!

– С генеалогического, дубина!

– Или так… Давайте лучше поднимем – за погибших! За Вовку Киселя, за Баху Акрамчика, за Юрку Колеватова, за Витьку Бурякова… За всех из нашего батальона, что полегли за два года!

– Шестьдесят три… – помрачнел полковник Кирпичин. – Шестьдесят три парня…

Выпили, помолчали.

– Кстати, о гинекологическом дереве, – кашлянул Никита, дабы вывести друзей-сослуживцев из мрачности.

– Генеалогическом!

– Не-е-ет, на сей раз именно о гинекологическом! И самое паршивое в этой истории, что именно дерева и не оказалось! А жаль!

– Какой-какой истории?

– А вот этой самой…

Никита стоял в конце длинной очереди в офицерском кафе, нервно постукивая носком ботинка об пол. Настроение паршивое. В кармане последний рубль, на завтрак и обед хватит. Но на ужин уже нет. Острый сексуально-финансовый кризис. То есть? А то и есть! Заглядываешь в кошелек, а там – хрен! Вернее – шиш.

Во всём виноват гад Мурыгин – уговорил купить большущий раскладной диван. Ему, видите ли, мягкого уголка не хватает в квартире для уюта. Диван подарили на свадьбу родственники жены, а кресел к нему нет. Он и надумал прикупить подходящие кресла, благо в магазин привезли гарнитур с точно такой же расцветкой ткани. Но кресла отдельно от дивана не продавались, а второй «сексодром» на кой?

Вовка долго искал, кому же этот диванище навязать.

Ахмедка подвергся долгой обработке, но устоял. Зачем он ему? Спать на кровати туркмена в училище научили, до того обходился стопкой матрасов и одеял. Диван в будущей семейной жизни – лишняя роскошью. Родственникам привезешь – не поймут, не так поймут.

Шмер – холостяк, в общаге эту громадину не поставишь.

Шкребус в долгах после приобретения мотоцикла.

«Самоделкин» Неслышащих и шкаф, и диван, и вообще всю обиходную мебель сам себе мастерил.

А вот у Никиты… как назло, в этот момент имелось шестьдесят рублей.

– Целых шестьдесят!

– Всего шестьдесят, – поправлял Никита.

– Всего целых шестьдесят! – настаивал Мурыгин.

– Что ты ко мне пристал, Мурыгин! Я приволок две армейские панцирные койки, меня они вполне устраивают.

– А ты провел их по службе КЭС? Это имущество роты! Завтра вдруг ревизия – и бегом принесешь их обратно. А сам ляжешь на голый пол, да? А если завтра жена приедет, где ей?.. На пыльных некрашеных досках?

– У меня пол хороший, свежевыкрашенный. Ахмедка четыре банки подарил. Всю мансарду перекрасил.

– На полу всёе равно жёстко. Даже на свежевыкрашенном. Нет, ну пошли в магазин, Ромашкин! Увидишь – не устоишь. Обивка – гобелен зелёного, даже изумрудного оттенка. Если я сегодня кресла не куплю, то завтра кто-нибудь точно уведет.

– Покупай. Я-то при чем? Сходи в другую роту. Гуляцкий твой друг, пусть войдет в долю.

– Гуляцкий?! У него в руках больше трёшки не бывает, тем более после недавнего рождения наследника: жена всё до копейки отбирает, чтоб не пропил. Сам не пойму, на что парень пьянствует? Окончательный выбор пал на тебя, ты моя жертва. Пойдем в военторг!

З-зануда! Проще согласиться, чем объяснить, почему не согласен!

– Девчата, привел клиента! Будем брать вещь, – войдя в торговый зал, с порога объявил Мурыгин.

Никита спасовал, достал полтинник и оформил кредит. Кабала на шесть месяцев! Сотню послать жене на учебу, пятьдесят рублей в военторг, квартплата, партвзносы. Выпить не на что! Не то что в кафе питаться!