В тот же день, когда Милюков покинул свой пост, другой человек, уже руководивший когда-то Министерством иностранных дел – Сазонов, – готов был ехать в Лондон, чтобы вступить там в должность посла, которая оставалась вакантной с января прошлого года после смерти графа Александра Бенкендорфа. Сазонов был назначен послом еще царем, но его отправку задерживали несколько месяцев, и только благодаря личной просьбе Милюкова он согласился отправиться без дальнейших проволочек. На железнодорожном вокзале ему была вручена записка от Львова, в которой тот просил отложить отъезд из-за отставки Милюкова. В результате союзническая делегация социалистов, с которыми Сазонов должен был отплыть на британском крейсере, покинула Петроград без него. Подтверждение его назначения Временным правительством с самого начала было грубейшей ошибкой, а сейчас стало политически невозможным, поскольку он всегда был известен как сторонник русской империалистической политики. В результате временный поверенный в делах Набоков, чьи монархические убеждения заставили британское правительство просить о его отзыве, остался на своем посту в Лондоне. Были сделаны три попытки заменить его, но предложенные кандидатуры, барон Александр Мейендорф и князь Григорий Трубецкой, оба – сановники старого режима, которые еще менее могли получить одобрение Петроградского Совета, и М.Н. де Гир, посол в Риме, так и не прибыли занять пост посла. Набоков оставался там до прихода большевиков, и за это время его статус изменился только в том отношении, что его больше не признавала страна, от которой он получил верительные грамоты. А его враги уже не так неприязненно воспринимали его консерватизм, так как с глубочайшим ужасом наблюдали за спектаклем, который разыгрывался в России обезумевшим радикализмом.

Удаление из кабинета министров Милюкова и Гучкова не разрешило жизненно важной проблемы выработки соответствующей моменту внешней политики. Правительство резко возражало против предложения Петросовета оказать давление на союзников, чтобы заставить их пересмотреть цели войны, считая его «абсолютно неприемлемым», и предложило формулировку «без захватнической политики и карательных компенсаций» в качестве замены более откровенной формулы. Также было предложено, чтобы Советы солдатских депутатов помогли восстановить дисциплину в армии, в основном для будущих наступательных действий. В конце концов был выработан компромисс, который каждая сторона понимала по-своему, точно так же, как предыдущая декларация правительства прибегла к сомнительной фразеологии, чтобы «разрешить» разногласия в точках зрения. Такое политическое заявление было опубликовано 18 мая, первый пункт которого, касающийся внешней политики, отвергал сепаратный мир, в то же время обещая добиваться заключения общего мирного договора и принять «предварительные меры к достижению понимания с союзниками на основе декларации, сделанной Временным правительством 9 апреля». Но во втором пункте заявления, в качестве главной задачи правительства, направленной на укрепление боеспособности армии «в оборонительных и наступательных операциях», говорилось, что общий мир рассматривается как отдаленная и теоретическая возможность, так что ее нельзя воспринимать всерьез.

Реорганизованный кабинет министров состоял из десяти «капиталистических» и шести социалистических министров. Последние включали в себя Чернова, Церетели и Михаила Скобелева, все они были известными членами Исполнительного комитета Петросовета. Керенский стал военным министром, а Михаил Терещенко, молодой и богатый сахарный фабрикант, принял портфель министра иностранных дел. Львов остался премьер-министром, еще более номинальным его главой, чем прежде, потому что Керенский, Терещенко и Николай Некрасов, левый кадет и министр связи, образовали неофициальный триумвират, который в основном и определял политику правительства.

Новое коалиционное правительство производило впечатление стабильности, которое пресса в странах-союзницах, мрачно размышляющая о международной борьбе, приветствовала с разной степенью оптимизма, соответствующей политической ориентации газет. Американская пресса в целом, главным образом из-за вильсоновского идеализма, была склонна рассматривать отставку Милюкова как устранение препятствия на пути к международному согласию. Шовинистически настроенная французская пресса, представляющая другую крайность, чуть ли не ежедневно ругала политику Советов и неодобрительно комментировала включение в кабинет шести социалистов и отставку таких верных патриотов, как Милюков, Гучков и Корнилов. Правительства Антанты, которых прежде всего интересовало участие России в войне, из осторожности воздерживались даже от намеков на свое неодобрение такого поворота событий. Их, естественно, обнадеживала возможность наступательных операций, и, если одни игнорировали заявления Временного правительства об общем мире, общий взгляд на союзническое сотрудничество казался довольно благоприятным. Но Петроградской Совет вовсе не собирался отказаться от идеи справедливого и демократического мира. Он принял конкретные шаги к осуществлению своих заявлений, призвав провести конференцию социалистов всех стран с целью изучения вопроса о заключении всеобщего мирного договора. Но когда в результате энергичного сопротивления созыву конференции со стороны правительств Антанты утеряли свой престиж умеренные российские социалисты, большевики стали пользоваться в стране гораздо большим влиянием, и сепаратный мир, которого так страшились союзники, оказался слишком близким и реальным.

Бурные волнения в России по вопросу о мире, побудившие Петроградской Совет призвать к созыву международной конференции социалистов, отозвались, хотя и в меньшей степени, в других воюющих странах. Изматывающая двухлетняя окопная война угнетающе действовала на настроение людей, предельно осложнив их жизнь. К апрелю выступления рабочих в Германии переросли в серьезные забастовки, а в мае взбунтовавшиеся французские войска на время оставили страну практически беззащитной. Невозможно полностью отрицать влияние на эти беспорядки русской революции, хотя они и не были прямым ее следствием. Во всех странах весть о революции позволила социалистам всех оттенков с новой уверенностью поднять свой голос. За время войны уже предпринимались попытки провести социалистическую конференцию, но только побудительная сила революции сделала возможным такой съезд. В двух предыдущих международных встречах, состоявшихся в маленьких городках Швейцарии – Циммервальде (1915) и Киентале (1916), участвовали небольшие объединения левых и центристских социалистов, которые вряд ли могли рассматриваться как типичные представители консервативного большинства своих стран, и лишь последующие события придали их работе значение, которого ей недоставало в то время.

Предварительные меры по подготовке такой конференции были проведены социалистами из нейтральной Голландии. Не дожидаясь официального решения Бюро Социалистического интернационала, члены Исполнительного комитета которого были разбросаны по многим странам, представители голландского комитета по собственной инициативе решили собраться в Стокгольме, поскольку единственный свободный путь между Россией и Западом пролегал через Швецию. Вскоре к голландцам присоединились шведские, норвежские и датские социалисты, и вместе они 22 апреля поместили в газетах призыв всем группам – членам Интернационала, как крупным, так и мелким фракциям, прислать своих делегатов на конференцию, которая должна была собраться 15 мая с целью «изучения международного положения». Большинство социалистов в Англии и во Франции отреагировали на приглашение негативно, и вскоре стало ясно, что о встрече в назначенную дату не может быть и речи.