Хотя Сашка предложил несправедливые условия, я всё равно согласился. Ведь любая игра — это почти спорт. В спорте же важно не только победить, гораздо важнее участвовать в состязании. Тем более что моя реакция лучше Сашкиной — как только мы разняли руки, я успел первым крикнуть:

— Замри!

Ну он и замер. Сидит, не колышется. Я вытащил из футляра его бинокль с восьмикратным увеличением и стал рассматривать через окно прохожих на улице, потом посверлил дрелью дощечку, посмотрел коробку с Сашкиными значками. Он же по-прежнему не шевелится, ему неохота проигрывать.

В это время возвратилась Сашкина бабушка. Она вошла в комнату и просияла:

— Всё сидишь, внучек? Сидишь, молодец ты мой ненаглядный! До чего же приятно, что сегодня ты терпеливо делаешь уроки. За это я сейчас спеку твои любимые пирожки с грибами.

Потом пришла Сашкина мама, которая тоже обрадовалась, увидев, что сын спокойно сидит на одном месте.

— Очень приятно, Сашок, когда ты никому не мешаешь. За это я куплю тебе самый вкусный торт, — пообещала она.

Позже всех явился с работы его папа. Когда бабушка в коридоре сообщила ему, что сегодня Сашенька ведёт себя на удивление спокойно, он почти пропел:

— О, неужели можно будет отдохнуть?! Даже не верится. Надо обязательно купить ему настольный футбол и фонарь впридачу.

Тут мне стало совсем завидно, и я скомандовал:

— Отомри, Сашка. Пойдём лучше сыграем в «Замри!» у меня дома.

Когда пришли ко мне, я забрался поудобней в кресло и разрешил:

— Можно начинать.

Он быстро крикнул: «Замри!», хотя мог вовсе не торопиться. Я с удовольствием замер, а Сашка пошёл домой, надо было доделывать уроки.

Сижу, сижу, очень долго сижу. Наконец моя бабушка подходит и спрашивает:

— Что это ты, Юрочка, сидишь на одном месте? Уж не заболел ли ты часом?

Я ей ничего не ответил, потому что не имею права шевелить даже губами. Мы играем по-честному. Тогда бабушка быстро вышла из комнаты, и я подумал, что сейчас она начнёт печь для меня пирожки с чем-нибудь вкусным. А она, оказывается, позвонила маме на работу.

— Наш Юра целых пятнадцать минут сидит на одном месте, — затараторила она в телефонную трубку, — со шкафа, как обычно, не прыгает, швейную машинку на части не разбирает, кота на задних лапах ходить не учит…

Ну, думаю, порядок. Не иначе мама сейчас примчится с самым вкусным тортом. И мама, вправду, появилась очень быстро. Да не одна, а с незнакомым дяденькой в белом халате. Дядя стал ходить вокруг меня, и я догадался, что это повар, которого мама попросила испечь самый вкусный торт. А осматривает он меня со всех сторон, чтобы решить, какой величины торт я могу осилить.

Потом дяденька остановился за моей спиной, и вдруг мне под лопатку к-а-а-к что-то вонзится — от боли я подпрыгнул чуть ли не до люстры!

Оказывается, это был вовсе не поварской халат, а врачебный. Доктор решил, что я заболел, и сделал мне укол.

Вечером Сашка пришёл проверить, шевелюсь ли я. За поражение он влепил мне двадцать щелчков, после чего я окончательно убедился, что никогда никому не нужно завидовать.

Однажды наша классная руководительница сделала всем замечание: — Я заметила, ребята, что мальчики нашего шестого «А» совсем не дружат с нашими же девочками. Бывает, в классе за одной партой сидят, а встретятся на улице — не разговаривают, будто совсем не знакомы. Так не годится, ребята. Класс должен быть дружным.

После уроков Сашка Еланский подходит ко мне и говорит:

— Пойдем, Юрка, дружить с девчонками. Учительница велела.

— А мы сможем? — спрашиваю. — Это, наверное, очень трудно.

— Да это проще пареной репы, — фыркнул Сашка. — Я вот летом ездил с папой отдыхать на Кавказ. Так он всё время там дружил с разными тётеньками. Поэтому я здорово умею с ними дружить и тебя сейчас научу.

Мы вышли на улицу, догнали нашу старосту Тамарку Зубову и пошли рядом. Идём, идём, потом Сашка говорит ей:

— Простите, девушка, ваше лицо мне очень знакомо. Вы случайно в кино не снимаетесь?

Томка только плечами пожала, да брови у неё вскинулись:

— Мы же в одном классе учимся, вот оно тебе и знакомо.

— Вот здорово! — почему-то обрадовался Сашка. — Приятно, знаете ли, в эдакой глуши встретить земляка. А простите за нескромный вопрос, на какой улице вы здесь проживаете?

— На Заречной, — честно говорит Тамарка.

Сашка удивился так сильно, будто узнал об этом впервые в жизни, он даже всплеснул руками:

— Значит, мы вдобавок соседи. Ведь я живу совсем рядом. Ну, знаете ли, такое дельце нужно обязательно отметить. Уверен, мы ещё найдём и общих знакомых.

— А что их искать? Вон Юрка наш общий знакомый, — кивнула она на меня.

— Этот-то? — Сашка вдруг ладонью взъерошил мне волосы. — Вы, наверное, думаете, это мой сын? Ничего подобного. Это — племянник, племяш, так сказать. Сыновьям же откуда быть? Я и не женат вовсе. Холостой, ха-ха, в смысле незаряженный.

Томка дотянулась ладошкой до его лба.

— Что с тобой, Сашка? Заболел, что ли? Я ничего не понимаю.

— Зато я понимаю, что ваши глазки, как алмазки. — Он придвинулся к звеньевой и громко зашептал: — Племянник мой ровно в девять ноль-ноль отчаливает баиньки, после чего мы должны встретиться, обязательно. Надеюсь, мадам не откажется показать бедному студенту местные очаги культурной жизни?

— Я со студентами не встречаюсь, — тряхнула косой Томка, — терпеть не могу стариков. И вообще, Сашка, отцепись, а то я в радиокружок опоздаю. Мне сегодня в эфир выходить надо.

Тогда Сашка положил свой портфель на тротуар, встал на него коленками и говорит:

— Зачем в эфир? Тебя я, вольный сын эфира, возьму в надзвёздные края; и будешь ты царицей мира, подруга первая моя.

— Теперь ясно, с какой стати ты дурака валяешь, — прищурилась Томка. — Выучил стихи, которые на завтра велено, вот и задаёшься.

Она убежала. Сашка махнул рукой:

— Да ну её. Сама как следует дружить не умеет. Деревня.

— Может, нам лучше с Лариской Заливиной дружить попробовать? — предложил я. — Она летом с мамой тоже на Кавказ отдыхать ездила.

— Годится, — обрадовался Сашка.

Мы свернули налево и сразу увидели Лариску, которая что-то рассматривала в витрине галантерейного магазина. Подходим, и Сашка опять говорит ей: